женитьба не шутка! А дед невесты, родоначальник Гончаровых, очевидно веруя в высокие связи своего нареченного внука, пользуется случаем и поручает ему продать правительству бронзовую статую Екатерины Второй, зарытую в землю в гончаровском имении. Гончаровы воздвигли было ее в благодарность императрице за ее покровительство, но с воцарением Павла Первого подули иные ветры, и бронзовая благодетельницa была снята с пьедестала и пролежала в земле тридцать пять лет. Кроме того, дед Афанасий Николаевич просил Пушкина выхлопотать их предприятию у министра финансов графа Канкрина ссуду в размере 300 тысяч рублей.
В двадцатых числах мая Пушкин вместе с невестой едет в имение Полотняный завод, где он представлен деду Натали Афанасию Николаевичу, знакомится с ним и, несомненно, ведет деловые беседы о хромающем предприятии Гончаровых.
Нареченная теща возит будущего зятя по московским соборам, они слушают молебны, прикладываются к чудотворной иконе Иверской. Пушкин погружается в особую Москву, в Москву православную, простонародную, богомольную, купеческую, глубоко традиционную, дышащую нигде не писанной историей, в Москву простоватую, но мудрую — себе на уме, в Москву скрытную, но упорную, почти незамечаемую в литературе и в то же время имеющую свой неожиданно широкий охват. В это же время подходит большая литературная удача Пушкина, что видно из его письма Плетневу:
«Милый! победа! Царь позволяет мне напечатать.
Слушай же, кормилец: я пришлю тебе трагедию мою с моими поправками — а ты, благодетель, явись, к Фон Фоку и возьми от него письменное дозволение…
Думаю написать предисловие… Не продать ли нам Смирдину и трагедию?» И Пушкин в июне едет для работы в деревню, в подмосковную усадьбу Вяземских — Остафьево, туда, где Карамзин писал свою «Историю».
Остафьево в семи верстах от города Подольска, неподалеку от Старой Калужской дороги, — каменный двухэтажный дом с фронтоном на колоннах, окружен террасой, широкая парадная лестница ведет в обширный приёмный зал. Из зала — двери в библиотеку князя, в гостиную с родовыми портретами. За ней — кабинет и спальня.
В центре дома — циркульный зал с выходом на террасу и в парк. В верхнем этаже жилые комнаты, среди которых сохранилась комната Карамзина, где писались им тома его «Истории государства Российского». У большого окна — его рабочий стол.
С террасы, с балконов — широкий спокойный вид: поля, березовые рощи, древние курганы, сельское кладбище, церковь с зелеными куполами и крышей и вековые березы с черными шапками грачиных гнезд…
Пушкин в отсутствие хозяев работал тут над «Годуновым», готовя его к печати, а затем уехал в Москву, оттуда — в Петербург.
В этот приезд свой в Петербург Пушкин, по многим отзывам современников своих, казался другим человеком — был серьезен, степенен, «как и следовало человеку с душою, принявшему на себя обязанность осчастливить другое существо», по выражению А. П. Керн.
Лето 1830 года — горячее время: в Париже вспыхивает июльская революция.
Восстание это имело большой отзвук в России. Николай Первый стал еще реакционнее, а обиженное им русское дворянство еще больше подкрепилось в своих надеждах на Европу.
За парижским восстанием 25 августа того же 1830 года последовало восстание в Брюсселе, в столице, тоже порабощенной Священным Союзом, Бельгии. Венский конгресс в 1815 году создал королевство Нидерланды из наполеоновской республики Голландии и из бывшей австрийской Бельгии, с королем Вильгельмом I во главе, сыном последнего штатхальтера голландского. Принц Фридрих II, сын короля Вильгельма I, бежал из Брюсселя и увел оттуда свои голландские войска. 18 ноября бельгийское национальное собрание декларировало свою независимость и создало Временное правительство.
Поступали сведения и о том, что июльская революция начинала отзываться и в Польше, что, естественно, еще сильнее волновало Петербург.
Пушкин, живя лето и самое начало осени 1830 года в Петербурге, имел много хлопот — работал в редакции «Литературной газеты», вел переговоры со своими родителями по части имущественной — отец его Сергей Львович выделял ему из своих владений в Нижегородской губернии, неподалеку от села Болдино, половину деревни Кистеневки с двумя сотнями незаложенных крестьянских душ. Наконец, Пушкин внимательно следил за европейскими событиями, сообразуясь с которыми царь вел свою внутреннюю политику.
Политические новости из Европы можно было знать из иностранных газет, помещение же их в русских газетах было запрещено. Из того же, что печатал полуофициально и монопольно Булгарин, узнать многого было нельзя. Большие баре и барыни, однако, имели доступ к французским газетам, и от них вести рассасывались по столицам, по усадьбам, по городам. Пушкин по вечерам бывал обычно у Дельвигов, живших на даче у самого перевоза на Крестовский остров. Там собиралась публика, там обменивались новостями. Между прочим, там бывал и младший брат Пушкина — Лев Сергеевич, в ту пору офицер Нижегородского уланского полка, которым командовал на Кавказе генерал Н. Н. Раевский-младший, что свидетельствовало до известной степени о связи Пушкина с Кавказской армией.
Собрания были оживленными, на них спорили, читали политические и литературные новинки, обменивались мнениями.
На реке же, против дачи Дельвига, стояла дача богача Дмитрия Львовича Нарышкина, где по вечерам играл чудесный роговой оркестр. Гости Дельвига шли на реку, слушали музыку, ловили рыбу на вечернюю уху. И не может быть никакого сомнения в том, что агенты Третьего отделения и генерала Бенкендорфа следили за этими собраниями: постоянно ведь появлялся у Дельвигов и журналист О. Сомов, ближайший сотрудник «Литературной газеты».
С изданием «Бориса Годунова» все было налажено, жениху Пушкину и князю Вяземскому приходилось спешить в Москву. И оба друга вместе, в одном дилижансе, выезжают из Петербурга 10 августа утром, обедают в Царском Селе у Жуковского, где обмениваются свежими новостями; в Твери видятся они с Глинкою и в Москву въезжают 14 августа утром. Пушкин на этот раз остановился у Вяземских, в Чернышевском переулке… События следуют быстро одно за другим — 20 августа умирает дядюшка Пушкина — Василий Львович Пушкин, а 3 сентября Пушкин приезжает в село Болдино, чтобы оформить дело и вступить во владение Кистеневкой, переданной ему только что его отцом.
«Литературную газету» в Петербурге теперь вели Дельвиг и О. Сомов.
30 октября 1830 года в № 61 «Литературной газеты» появилось такое сообщение:
«Вот четыре строчки Казимира де Виня для памятника, который предполагается воздвигнуть в Париже жертвам июльской революции:
Это косвенное упоминание о революции подымает бурю.
«В ноябре Бенкендорф снова потребовал к себе Дельвига, — рассказывает его двоюродный брат барон A. И. Дельвиг, — который введен был к нему в кабинет в присутствии жандармов. Бенкендорф самым грубым образом обратился к Дельвигу с вопросом: «Что ты опять печатав ешь недозволенное?»
Выражение
