Пока подполковник говорил, Маша все больше и больше бледнела. Ей вдруг стало страшно: что она прохлопала, что проглядела?

— Что с вами, Маша? — заметив ее волнение, спросил Линев.

— Для меня все будто новым светом осветилось! — воскликнула девушка, вскочила с кресла, оперлась о стол Линева сжатыми в кулаки худенькими руками. — Вам лучше знать. Но и я догадываюсь: тут вредительство с фашистской стороны. Бьют наши — посмотрите-ка сводки! — бьют их в открытом бою. Они давай невидимо, втихую гадить. Вредительство! Самая что ни на есть людоедская, фашистская уловка! Но только сделать нас несчастными нельзя! — убежденно заключила девушка.

— Самое главное, — сказал Линев, — ни в чем не отступать от правды. Я и не сомневаюсь, что вы говорите правду. Но мы с вами должны сейчас суметь уличить одну особу во лжи. Приведите арестованную Примак! — отдал он распоряжение.

— Можно напиться? — спросила Маша. — Я все-таки очень волнуюсь!

Подполковник Линев, если не по годам, то по жизненному опыту, безусловно, годился бы Маше в отцы. Однако, передавая стакан, он чуть не расплескал воду на паркет.

— Я тоже волнуюсь, — доверительно сказал он.

Бесшумно открылась дверь. В кабинет вошла дородная женщина с короной черных, тщательно уложенных волос на голове.

Маша торопливо поставила стакан.

— Ольга Ивановна! — воскликнула она. — Вот не ожидала, — и осеклась. «Ни в чем не отступать от правды», — сказал подполковник. Правда ли, что, все время говоря об Ольге Ивановне, она, Маша, не ожидала ее увидеть здесь? Правда! Правда, потому что велико наше доверие к живущим рядом людям. Жена офицера Ольга Ивановна Петрова, пусть даже несколько странная, и арестованная Примак, коварный враг! Не ожидала Маша такого.

Вошедшая не дрогнула ни единым мускулом.

— Я не Ольга Ивановна, — сказала она. — Вы ошиблись, девушка. Ошибаться не стоит.

— Я болела, Ольга Ивановна. Изменилась, вот вы и не узнаете, — настаивала Маша. — Да ну же, я Маша Попова.

Гладкий белый лоб под короной волос покрылся морщинами — арестованная делала вид, что силится вспомнить.

— Маша Попова? Что-то...

— Не припомню, скажете, — подхватил Линев. — Ваша игра уже не достигает цели, чересчур однообразна. Подумайте об этом на досуге. Уведите, товарищ сержант, арестованную.

— А если я имею что сказать?

— Скажете, когда спросят.

— Не советую разговаривать со мной таким тоном, — арестованная вместо того, чтобы идти к двери, сделала два шага по направлению к Линеву.

— Держите ее! — не сладила с собой, закричала Маша. — Разве не видите, что она шпионка.

— Уведите арестованную! — спокойно повторил Линев.

А Маша, когда закрылась дверь, прижала вдруг к лицу ладони, наклонилась к самым своим коленям и горько-горько заплакала.

— Что, что случилось, Маша? — подошел к ней Линев.

— Ах, какая же я дура! — бормотала Маша сквозь слезы. — Слепая.

Подполковник осторожно взял Машины руки, отвел их от мокрого лица и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Это хорошо, Маша, что вы поняли, как иногда нам дорого обходится чрезмерная доверчивость.

Маша прожила в Москве больше двух недель и все никак не могла находиться по улицам, насмотреться на родной город. Маша любила Москву так же, как любят человека — до самозабвения. А военная Москва казалась ей дороже прежней.

И все-таки, освободившись от дел, девушка торопилась на Урал. Однако выехать оказалось не так просто: с вокзалов Москвы уходило ограниченное количество пассажирских поездов. Маша пробовала постоять в очередях у билетных касс, но безрезультатно. Но вот к ней явился Николай Иванович.

— Послушайте, Маша, — сказал он, — вы какая-то неуловимая. Хожу, хожу к вам и никак не могу застать дома. Где это вы пропадаете?

— Ой, знаете, я все эти дни бродила по Москве. Смотрела на дома, на людей.

— Думаю, что сердце ваше навечно принадлежит Москве. Я сам москвич и прекрасно вас понимаю. Может быть, вы хотите остаться здесь? Работы сколько угодно, а с формальностями можно решить вопрос быстро.

— Что вы, — испугалась Маша. — Я люблю свой завод и возвращусь в Москву вместе с ним. Только с ним, Николай Иванович!

— Я так и думал. Но почему же вы до сих пор не побеспокоились о билете?

— Уже беспокоилась, — грустно вздохнула Маша.

— Быстро не получается?

— Не получается.

— Вот наказание за то, что теряете связь с друзьями. Вам уже давно заказан билет.

— Давно заказан? — ахнула Маша. — Николай Иванович, я могу вас поцеловать от радости! Я так вам благодарна!

— А при чем здесь Николай Иванович? — смутился молодой человек. — Я выполняю приказание подполковника Линева.

— Ага, а если бы не было приказания, так вы бы не побеспокоились обо мне?

— Да разве я виноват, что подполковник отдал приказание? — возмутился Николай Иванович. — Я бы и сам все сделал. Теперь же, раз приказание отдано — надо докладывать.

— И доложите, что я страшно благодарна вам — только не забудьте это сказать — и товарищу Линеву. Постойте, постойте, Николай Иванович, дайте досказать. Благодарна прежде всего не за билет, а за то, что вы помогли мне, моим товарищам — всему заводу, моему Андрею и его товарищам на фронте. Понятно?

— Понятно, понятно! — засмеялся Николай Иванович.

Однако забота подполковника Линева не ограничилась заранее заказанным билетом. Когда наступила минута ехать на вокзал, за Машей была прислана легковая машина. Николай Иванович предупредительно распахнул дверцу.

— Знаете что, Николай Иванович? — сказала Маша, когда тронулась машина. — Я вот возьму да и напишу обо всех ваших любезностях своему Андрею. Вы ведете себя слишком подозрительно. К моим услугам машина, любезно открытая дверца. Чего доброго, на дорогу преподнесете килограмм шоколадных конфет.

Николай Иванович до корней волос покраснел и, не зная куда деться от неловкости, положил Маше на колени бумажный пакет.

— Это... — сказал он и повернул голову к окошку, — это и есть конфеты, только, кажется, не шоколадные.

— Опять приказание? — улыбнулась Маша.

— Нет, собственная инициатива!

Оба весело рассмеялись. И поняли, что их связывает хорошая, прочная дружба.

— Скажите, Николай Иванович, — серьезно спросила Маша. — Если не секрет, привезли «каменную бабу» в Москву?

— Нет, это не секрет. Привезли. На вашем заводе, Маша, бдительность была не на высоте. Поэтому «каменную бабу» и допустили в ответственнейший цех в качестве чернорабочей. Казалось бы, ну что может сделать эта женщина, прикидывавшаяся дурочкой? А она делала то, чему ее научила ваша бывшая соседка — когда удавалось, в термическую ванну сыпала особый порошок. Коварные пылинки разрушающе действовали на металл — он изнашивался преждевременно. Надо такой-то детали работать сто часов, а она