ненавидела себя за то, что теряет контроль.

Сейчас Мара смотрела на себя в зеркало и удивлялась, почему она выглядит настолько спокойной, когда у нее в душе такие бури. Натаниэль говорил, что любит ее. Но что это значит? Джеймс говорил то же самое. И в чем же различие между ними?

Когда Натаниэль сказал о браке, Мару словно окатили холодной водой. После того как ее любовь к Джеймсу умерла, брак для нее стал западней. Мара не хотела выходить замуж ни за Чейза, ни за кого другого.

Она вновь подумала о доме и вздрогнула. Что же она наделала?

А если будет ребенок?

Мара со стоном опустилась на стул и обхватила себя руками.

– О Боже! – прошептала она.

Наконец Мара глубоко вздохнула и встала со стула. С методической точностью она выполнила все нехитрые движения своего утреннего туалета, пытаясь создать внутри себя некое ощущение порядка. Свежая одежда и аккуратно уложенные волосы немного помогли в этом, но когда Мара вышла из дома и пошла на фабрику, вопросы и сомнения снова захватили ее разум. Ее нервы были настолько напряжены, что, если бы кто-то коснулся ее, она бы сорвалась.

Мара открыла дверь фабрики и вошла внутрь. Однако тут же она остановилась, пораженная зрелищем, представшим ее глазам: все три паровые машины были сняты и их части беспорядочно лежали на полу цеха. Куча поршней, прутов и коленчатых валов делала цех похожим на свалку старых машин.

Связка ключей выпала из рук Мары. Она медленно шла вперед, словно во сне глядя на картину разрушений. Взглянув в сторону сборочного цеха, Мара механически направилась туда.

В сборочном цеху был такой же беспорядок. Детали поездов и недоделанные модели были разбросаны повсюду. Корзины, в которых хранились мелкие детали, были открыты и перевернуты. Их содержимое было разбросано по полу. Обратно Мара шла той же дорогой, ничего не видя и не слыша, пока не вошла в производственный цех.

Ноги у Мары подкосились, и она упала на колени. Прямо перед ней лежала сброшенная на пол подушечка красного бархата, а поодаль, рядом с белой картонкой, разбитый локомотив. Глаза Мары наполнились слезами, а ноги буквально приросли к полу. Она качалась, подобно иве в бурю. Очнувшись, она вскочила на ноги и, не в силах унять дрожь, слепо кинулась к выходу, по пути спотыкаясь о разбросанные детали паровых машин.

Мара взбежала по лестнице и распахнула дверь в комнату Натаниэля, намереваясь позвать его. Но вместо его имени с губ слетали отрывистые звуки.

Натаниэль как раз одевался. Он стоял в спальне и заправлял рубашку в брюки, когда услышал шум.

– Что это, черт возьми? – пробормотал он и, застегнув брюки, пошел к двери.

Мара столкнулась с ним в дверном проеме и упала в его объятия.

– Нат… Нат…

– Мара?! – удивленно воскликнул он.

Ее возбуждение подсказывало Натаниэлю, что случилось что-то ужасное. Она дрожала и рыдала, уткнувшись лицом ему в грудь.

– По… погром… – только и смогла произнести она.

– Что? – спросил Натаниэль, делая шаг назад.

Мара смотрела перед собой невидящим взором.

– Что? – повторил он, глядя в ее широко распахнутые от ужаса глаза. Он и сам чувствовал, как бьется в тревоге сердце.

Мара попыталась объяснить, но из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. На глазах у Натаниэля рушился миф о ее жестком самоконтроле.

Чейз крепко обнял Мару.

– Успокойся, – сказал он. – Глубоко вдохни и медленно выдыхай. Очень медленно.

Чейз слышал частое дыхание Мары и чувствовал, как ее грудь поднимается и опускается. Он ждал, когда дыхание ее станет ровным, и, чтобы хоть как-то успокоить, легонько поглаживал по спине.

– Теперь скажи, что случилось.

– Кто-то… разгромил фабрику, – выдавила Мара.

Руки Натаниэля замерли, но через мгновение он продолжил свои успокаивающие движения.

– Ты в порядке? Не пострадала?

Мара кивнула. Судорожно сглотнув, она стала рассказывать:

– Я вошла и обнаружила… О Боже, Натаниэль, какой там разгром!

Натаниэль мягко подвел Мару к кровати и усадил.

– Все в порядке, – проговорил он, проводя пальцами по ее скулам. – Не уходи, я сейчас…

Натаниэль вышел в другую комнату и тут же вернулся с бутылкой бренди.

Он откупорил бутылку и протянул Маре:

– Хлебни, добрый глоток тебе не помешает.