были женаты, женщину, которая еще несколько дней тому назад была швеей в салоне модной портнихи. Однако он вспомнил ее, он подошел, чтобы побеседовать с ней. Он и не знал о наследстве. Ведь он обратился к ней как к мисс Босуорт. Кроме того, герцог уже доказал на деле, что он благородный и галантный джентльмен. Ее семья настроена против него в силу предубеждения, а она способна видеть в нем как плохое, так и хорошее.
Конечно, играет роль то, что он так невероятно привлекателен. Пруденс закусила губу и, уставившись в стакан с теплым лимонадом, вспоминала его слова, сказанные несколько минут назад: «Я хотел бы увидеть вас опьяневшей».
Она не могла сообразить, почему ему этого хотелось. Ясными ночами, возвращаясь домой из салона, она видела пьяных, нетвердо шагающих по тротуарам или выходящих из дверей кабаков и возбужденно орущих песни. Опьянение не представлялось ей приятным состоянием.
Но, вспоминая его слова, Пруденс подумала, что хорошо было бы иметь граммофон и пластинку с записью их разговора, чтобы она могла, когда захочет, снова услышать эти странные, мягкие нотки в его голосе, которые заставили покраснеть ее всю – до кончиков пальцев.
– Позвольте, сэр? – произнес кто-то у двери, врываясь в мысли Пруденс.
Она обернулась и увидела ливрейного лакея, остановившегося у входа в ложу. В руках его был поднос, на котором стояли высокие хрустальные бокалы и набитое льдом серебряное ведерко с бутылкой шампанского.
– Это для гостей Огилви.
– Должно быть, какая-то ошибка! – воскликнул Стивен, когда лакей поставил поднос на столик. – Мы ничего не заказывали.
– Любезность его светлости, герцога Сент-Сайреса, – объяснил лакей, раскупоривая шампанское. Он разлил искрящееся вино по бокалам и первой подал бокал Пруденс, протянув ей также маленький белый конверт: – Для мисс Босуорт, от его светлости.
Пруденс схватила конверт прежде, чем тетя смогла перехватить его. Отставив бокал, она сломала печать и вынула записочку.
Она прочитала записку трижды, водя пальцем чуть ниже написанных уверенной рукой строк, затем неохотно убрала записку в сумочку.
«Как он внимателен!» – поднимая бокал с шампанским, сказала она с радостной улыбкой в ответ на кислое выражение лица тети. Она сделала глоток шампанского и нашла, что оно настолько приятно, насколько принято считать, но вино только временно отвлекло ее от еще более приятных мыслей.
Пруденс вынула из кармана бинокль и стала смотреть на ложи напротив.
Герцога она нашла почти сразу, как если бы знала, где он, как если бы между ними существовала таинственная связь, и открытие, что он тоже смотрит на нее, взволновало ее еще больше. Он сидел, откинувшись на спинку стула, в одной руке он держал бинокль, в другой – бокал с шампанским и смотрел прямо на нее через разделяющее их пространство; голову он чуть склонил набок, губы чуть изогнулись в намеке на улыбку. Зрелище это принесло Пруденс наслаждение, острое, как боль.
Она опустила бинокль и подняла бокал с шампанским в знак признательности. Сент-Сайрес ответил тем же. Они одновременно пригубили вино, и у Пруденс закружилась голова, как если бы она выпила бутылку шампанского, а не сделала два глотка.
Свет погас, на сцене запели, положив конец восхитительному моменту. Пруденс откинулась на спинку стула и стала смотреть на сцену, но мысленным взором она видела только Сент-Сайреса. По залу гремела мрачная немецкая музыка, а Пруденс слышала только свой внутренний голос, голос надежды, выдающий желаемое за действительное.
Если бы только… Она прижала пальцы к губам. Невозможно, чтобы потрясающе красивый герцог мог влюбиться в пухленькую, обыкновенную и не очень молоденькую девушку, у которой на пальцах мозоли от постоянного шитья, а в жилах течет кровь простых сельских жителей Йоркшира. Невозможно, и все же, сидя в темноте, Пруденс воображала это.
Глава 5
Новоиспеченная лондонская наследница проявляет чрезвычайный интерес к искусству. Какое счастливое совпадение – некоторые самые видные лондонские холостяки разделяют ее увлечение.
Рис взял газету из стопки рядом с тарелкой, в которой лежала яичница с беконом, и сразу поморщился. «Все знаменитости». Жаль, что у него нет попугая, иначе все результаты трудов газетчиков послужили бы достойной подстилкой для птичьего помета.
К большому облегчению Риса, та лондонская газета, которая более других гонялась за сенсациями, была слишком занята мисс Пруденс Абернати, чтобы отпускать ехидные замечания о финансовом состоянии и непозволительном образе жизни некоего герцога. Сообщаемые в ней сведения о швее, превратившейся в богатую наследницу, подтвердили то, что он узнал от Коры прошлой ночью, хотя о том, что наследница была внебрачной дочерью, газета умолчала, а к рассказам о ее безмятежном детстве в Йоркшире он отнесся с большим скептицизмом. Незаконнорожденным детям никогда не живется легко, их детство не бывает безмятежным. Оно бывает пыткой, после которой залечивать раны порой приходится всю оставшуюся жизнь, хотя, может быть, он слишком мрачно смотрит на вещи из-за собственных ужасных воспоминаний.
Газета также многословно расписывала счастливые дни, которые она провела у тети и дяди в Суссексе после смерти матери. Семейство ее матери, утверждалось в газете, заботилось о ней с необыкновенной добротой и щедростью, и это вызвало еще большее недоверие у Риса. Он вспомнил слова Пруденс о примирении с семьей матери, но если ее жизнь с Федергиллами была такой счастливой, не было бы необходимости в примирении. Кроме того, он видел ее тетю. Она не произвела впечатления ни доброй, ни щедрой.
Не все утренние газеты писали о мисс Абернати и ее семье в таком тоне льстивых сантиментов, как «Все знаменитости», но он знал, что сведения из газет вряд ли помогут ему в его предприятии, и когда несколькими минутами позже в комнату вошел его камердинер, Рис с облегчением отложил в сторону
