— Я никогда бы с ним не подружилась, если бы вы не увезли меня с Тортолы.

— Но тогда вы бы никогда не узнали меня, — с нажимом в голосе произнес Клод и, сделав паузу, добавил: — Так близко, как знаете сейчас.

С Алексис было довольно. Она подбежала к ночному столику и принялась швырять в Таннера всем, что попадало под руку. Схватив рубашку, ту самую, что досталась ей от Клода, она шагнула к иллюминатору. Открыв его, она уже собралась было вышвырнуть рубашку за борт, но Клод не дал ей этого сделать.

— Пусти! Она моя, и я вправе делать с ней, что захочу!

Клод довольно грубо разжал ее пальцы и отнял рубашку. Затем он взял Алексис за подбородок и, глядя в ее глаза, блестящие от готовых пролиться гневных слез, тихо и раздельно произнес:

— Она теперь моя. Я давал ее тебе не для того, чтобы ты ее выбрасывала.

— Так забирай! — бросила ему Алексис. — Забирай и убирайся! И побыстрее, не то мой клинок отыщет дорогу к твоему сердцу!

Резко повернувшись, Клод вышел, забрав с собой рубашку. Майк стоял на страже возле двери. Беднняга переминался с наги на ногу и смущенно улыбался. Нетрудно было догадаться, что он слышал каждое слово.

— Ты свободен, Майк, — быстро сказал Клод. — Иди. Я скоро приду.

После того как Майк ушел, Клод еще несколько минут смотрел на закрытую дверь, сжимая в руках рубашку. Наконец он принял решение. Сложив рубашку с тем же тщанием, с каким это делала Алексис, он снова вошел к ней.

Алексис стояла на том самом месте, на котором он оставил ее, но в ней больше не было ни гнева, ни ярости. Вместо злобной ухмылки его встретил приветливый взгляд. Ее глаза скорее напоминали жидкое золото, чем янтарный лед. Она чуть дрожала в предвкушении того, что он должен был сказать.

— Ничего не получается, так?

— Да. Я не могу заставить себя ненавидеть тебя.

— А я не могу перестать тебя любить.

Она поморщилась, как от боли.

— Нам надо поговорить, Алексис. — Клод положил сложенную рубашку на ночной столик и сел на край кровати.

Алексис после некоторого колебания села рядом. Оба не решались повернуться друг к другу лицом, внутренне готовясь к предстоящему перемирию. Алексис начала было первой, но Клод остановил ее взглядом, настолько ощутимым физически, что ей показалось, будто он приложил палец к ее губам.

— Я кое-что должен тебе объяснить, — произнес он. — Это надо было бы объяснить с самого начала, когда я привел тебя сюда. Я был несправедлив, и мне не стоило избегать тебя. Знаешь ли ты, что тем, кто дал мне приказ, все о тебе рассказал я?

— Можно было бы догадаться: это мог сделать только ты.

— Я так и предполагал; даже больше — я делал все для того, чтобы ты поверила. Я хотел, чтобы ты считала меня предателем. Но я рассказал им о тебе лишь для того, чтобы они оставили тебя в покое. Все оказалось тщетно. Я просил, чтобы меня избавили от этого задания, и чем больше я пытался внушить им мысль о бессмысленности того, что они задумали, тем настойчивее они требовали от меня выполнения приказа, тем больше им хотелось иметь тебя при себе. В этом, — с грустной улыбкой добавил Клод, — они похожи на меня. Нам удалось вычислить твое местонахождение благодаря письму, перехваченному в Лондоне. Тебе писал Скотт Хансон. Когда мы увидели твой корабль и поняли, что ты пытаешься заманить Траверса в ловушку, я принял решение взять тебя в плен. И знаешь, Алекс, я об этом не жалею.

— Ты вправе думать и действовать, как считаешь нужным. Наверное, со своей точки зрения, ты поступил правильно, — тихо заметила Алексис.

— Алекс, — продолжал Клод так, будто не слышал ее слов, — на «Конкорде» есть только один человек, который, я уверен, не стал бы помогать тебе бежать ни при каких обстоятельствах. И этот человек я. И все же я не могу запретить себе желать тебе того же, чего ты сама себе желаешь, даже если я держу тебя здесь в плену и знаю, что чем сильнее ты будешь меня ненавидеть, тем сильнее будешь стремиться убежать.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Ты будешь стремиться на волю вне зависимости от того, что думаешь обо мне.

Клод умолк. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы последнюю фразу произнести внятно и медленно.

— А от того, что ты обо мне думаешь, зависит, вернешься ты ко мне или нет.

— Ты прав, — сказала она, положив руки ему на плечи. — Я не понимаю тех, кто приказал тебе найти и доставить меня в Вашингтон, но я понимаю, что ты не можешь не нарушить приказ. От своих людей я требую того же. И я знаю, почему ты не дал мне сразиться с Траверсом.

Последние слова дались Алексис нелегко, но таким образом она избавила Клода от непомерной тяжести, давившей ему на сердце.

Первым побуждением Клода было остановить ее, прекратить эту пытку, и он потянулся губами к ее губам, чтобы не дать ей говорить дальше. Только когда губы их встретились, он понял, что совершил ошибку. Столько времени прошло, прежде чем он вновь ощутил знакомый вкус и почувствовал, как она открылась навстречу его поцелую. Она желала его так же страстно, как он ее, и ей было мало одних воспоминаний.

Быть может, у него так бы и не хватило сил оторваться от нее, но…

Он чуть отстранился. Ее губы манили к себе; он легко коснулся их раз, другой и тут заметил в ее глазах страх. Она боялась того, что должно было произойти, тогда как часть ее мечтала о большем, жаждала продолжения.

— Прошу тебя, — пробормотала Алексис, — прошу, не требуй от меня, чтобы я любила тебя сейчас. Я не могу. Не проси меня разделить с тобой постель. Я буду стремиться убежать, а ты будешь стремиться удержать меня. Ты — охотник, я — дичь. Между нами не может быть сейчас иных отношений, и в этом смысле история наша повторяется. Но в остальном повторения не будет.

— Я понимаю, — ответил Клод.

Он в самом деле понимал ее. Он видел, как опустилась ее голова, словно от тяжести принятого решения.

— Ты можешь обнять меня, Клод? Мне хочется, чтобы ты немного покачал меня, как раньше.

Клод без колебаний усадил ее к себе на колени. Долго они сидели молча, она — опустив голову ему на плечо, он — обхватив ее обеими руками за талию. Когда она попыталась устроиться поудобнее, он резко произнес:

— Прекрати ерзать, не то я за себя не ручаюсь.

Алексис тут же присмирела.

— Не волнуйся, я уже успела кое-чему научиться с тех пор, как разбросала волосы по всей Атлантике.

— Нашла, чем хвастать. Твоя память столь же плоха, как и познания в географии. То была Северная Америка.