закалило молодого исландца. Его кожа стала грубой, как кора дерева, мышцы твердыми и узловатыми, как застывшая лава, голос могучим, как раскаты грома, а глазомер точным, как у ястреба. В стране, где холод ледников вечно борется с жаром вулканов, рождаются крепкие люди. Морские походы лишь отшлифовали великолепную природную заготовку. «Настоящий викинг», – одобрительно кивали дряхлые старики, вспоминая строки из древних саг.

Что ж в этом удивительного. Чуть ли не каждый исландец несет в своих жилах кровь древних героев, и не каждого ли ловца морской удачи можно назвать викингом? В том ли дело, что успех морского боя решают нынче пушки, а не мечи? Конечно, нет. Однажды выкованный на славу, человеческий материал не портится со временем.

Стать настоящим ярлом куда сложнее. Для этого мало числить в своих предках Эйрика Рыжего. Старые легенды не помогут, если не создавать свои. Славное прозвище – это первое и главнейшее. Оно как ореол, как свет, привлекающий глупых мотыльков. Его надо заработать, и чем быстрее, тем ярче ореол.

Богатая добыча? Конечно. Но этого мало. Возрожденное умение вырезать абордажным палашом «красного орла» из спины пленника, раскинув человеческие легкие на манер крыльев? Рутгер умел, но знал, что и этого недостаточно. Слава не торопится идти к тому, кто тупо повторяет старые выдумки. Нужно новое, столь же жестокое или нет – не так уж важно. Главное – новое.

Люгер не подходил для этой цели. После нескольких удачных дел Рутгер выпросил у дяди «Нарвал», двухмачтовую шхуну, обладавшую двумя преимуществами перед люгером – наличием палубы и высоко поднятым бушпритом.

К этому-то бушприту, возвышавшемуся над бортами купеческих парусников, Рутгер приказал прикрепить длинные, похожие на косы лезвия. Наваливаясь на борт «купца», «Нарвал» легко резал такелаж, увеличивая панику на обреченном судне, запутывая матросов в рушащейся на них сверху пеньковой паутине, а уж если на пути страшного бушприта оказывались люди, зрелище было не для слабонервных.

Дело того стоило. Одобряя амбиции молодого капитана, дядя Эстут загрохотал во всю утонувшую в бороде пасть и прилюдно назвал племянника Рутгером Кровавый Бушприт. Прозвище прижилось.

Год проходил за годом. Флотилия Эстута крейсировала от Свальбарда до Мадейры, нападая на тех, с кем могла справиться, с сожалением пропуская хорошо охраняемые караваны и изредка убегая от мощных военных судов, посылаемых «чистить море» то французами, то испанцами, то русскими.

Бывали и неудачи. Но один «урожайный» год с лихвой окупал все потери.

Погиб «Нарвал», застигнутый в штиль шведским паровым фрегатом и расстрелянный в упор. К тому времени Рутгер уже командовал бригантиной, имевшей машинный ход, – первым паровым судном во флотилии Эстута и последним при его жизни.

Эстут не оставил потомства. Его флотилию унаследовал Кровавый Бушприт. Выборы нового ярла прошли по древнему обычаю, и тысячная толпа, собравшись на берегу, кричала: «Рутгер! Рутгер!»

Сюрпризов, как и следовало ожидать, не случилось. Репутация удачливого предводителя была высока, слава неоспорима.

И Рутгер оправдал ожидания серией удачных набегов и морских грабежей. Дерзость и точный расчет вывели его в первую пятерку среди тридцати ярлов, подлинных властителей пиратской республики. Он имел собственный пригород близ Рейкьявика. Ему принадлежали рыбацкие деревни, причалы, сухой док, портовые таверны и веселые дома. Он вкладывал золото в виноградники Винланда, угольные шахты Свальбарда и китобойный промысел. Слава хороша, когда ее можно эксплуатировать, как виноградник или угольный пласт. Хороший урожай не менее важен, чем удачный грабеж. Жажда подвигов еще горячила кровь, но направлялась холодным умом.

Старые посудины изнашивались, он заказывал новые. На исландских верфях строились лишь мелкие суденышки, непригодные для больших дел. Однако правительства Великобритании и Голландии уже не первый век предпочитали декларировать необходимость покончить с пиратством, нежели заниматься этим на деле. В Рейкьявике уютно устроились отделения британских и голландских компаний. Частные судостроительные фирмы охотно брали заказы, приходилось только платить подороже.

Саардамские верфи породили «Валькирию» – трехмачтовый красавец-барк с машинным ходом. Рутгер делал ставку на современные суда – крупные, быстроходные и хорошо вооруженные. Вооружив барк и опробовав его в деле, Рутгер остался доволен лишь наполовину. Следующее судно – тоже паровой барк, но по особому проекту – он заказал в Англии.

С тех пор Рутгер Кровавый Бушприт держал флаг на «Молоте Тора». Барку английской работы исполнилось пять лет, и он все еще восхищал владельца поистине замечательной скоростью хода под парусами, несравненной для судов этого класса мощностью паровой машины, просторными угольными ямами, обеспечивающими столь важную для любого рейдера дальность плавания, поясом брони по ватерлинии и, конечно, артиллерийским вооружением. Двенадцать шестидюймовых орудий быстро сбивали спесь с купцов, воображающих, будто одна-две пушечки на баке да решимость драться сойдут за защиту. Как правило, один залп с большой дистанции, не нанося никакого урона, уже убеждал жертву в том, что никакой она не боец, а именно жертва.

Для нападения на купеческие караваны, идущие под охраной, требовались более серьезные силы. Два барка – «Молот Тора» и «Валькирия», – а также два паровых шлюпа и два легких парусника, будучи сведенными в эскадру, нередко справлялись с этой задачей.

Случались и неудачи, но именно после них Рутгер наносил самые свирепые удары и возвращался с богатой добычей. Ошибки неизбежны, но их надо спешить исправить. Тогда неудача забудется, а слава лишь возрастет.

Три года назад он, пользуясь попустительством англичан, проник в Средиземное море, взял и ограбил французский Оран на алжирском берегу. В том походе он впервые был избран конунгом, возглавляя поход четырех ярлов на тринадцати кораблях. Пушки Гибралтара повредили на обратном пути одно судно. Рутгер знал, что британский гарнизон лишь имитирует боевую активность, но затаил злобу. Уже в одиночку, взяв только «Молот Тора» и «Валькирию», он спустился к югу вдоль африканского побережья и близ островов Зеленого Мыса повстречал английский корвет «Идоменей» с гвинейским золотом. Англичанин не принял мер ни к бегству, ни к бою, вероятно, до последней минуты полагаясь на неписаное правило исландских ловцов удачи: не кусать кормящую руку. Зря.

Гвинейское золото перекочевало к Рутгеру, а живых свидетелей не осталось, как и самого корвета. Концы в воду. Суда исчезают в океане достаточно часто, при чем тут Кровавый Бушприт? Вините морские бури, рифы и туманы.

На обратном пути удалось взять еще одну добычу, хотя и не столь великую – немецкий пароход с грузом камерунского каучука. Глупец тот, кто отказывается от малого, имея великое. Да и не от столь уж малого, если по чести, – каучук дорог. Добыча была продана английской фирме. Пароход пришлось отдать задешево, но Рутгер взял свое на каучуке. Кое-какой доход принесли и рабы, проданные на Свальбард.

Золото – бесполезный груз, если оно не помогает вершить дела. Теперь Рутгер мог поспорить за первенство среди ярлов. Нужны были новые корабли и экипажи для них.

В бойцах недостатка не ощущалось. Славясь щедростью, Рутгер снимал сливки с человеческой накипи северных скал, и его абордажные команды пугали даже ко всему привыкших исландцев. В них поддерживалось разумное соотношение количества опытнейших ветеранов и молодых сорвиголов. Всякий знал: поплававший с Кровавым Бушпритом по морям пять-семь лет обеспечивал себе безбедную старость, если оставался жив и не имел неудержимой тяги к вину и игре. Свой домик и лодка на старости лет, а то и портовый кабачок – чего еще желать ушедшему на покой ветерану? Идти в надсмотрщики на шахты Свальбарда, глотать угольную пыль да спиваться – это для неудачников.

Хуже обстояло дело с толковыми матросами, еще хуже с механиками и уж совсем плохо с кочегарами. Несмотря на то что Рутгер первым из ярлов уравнял доли в добыче бойцов, матросов и кочегаров, мало кто из гордых потомков викингов соглашался кидать в топку уголь, точно раб, часами не видя моря, будто трюмная крыса. Хотя все понимали, как много зависит иной раз от слаженной и неутомимой работы «трюмных крыс».

Приходилось довольствоваться уже не отборным человеческим материалом, а тем, что есть. Среди трюмных было немало иноземцев – человеческих отбросов со всей Европы и даже из Африки. Попадались и свои – из тех, кто попал в трудное положение и кому Рутгер обещал перевод в палубную команду по