За переборкой звучно храпел Еропка. Вот уж кто нипочем не желал себя ни к чему принуждать! Природный лентяй, и философию под свой модус вивенди подвел самую лентяйскую: чем меньше хлопот, тем выше наслаждение. Зачем стремиться к большему счастью, если и без того хорошо? Эпикура он, к счастью, не читал, не то вдобавок к лени еще и возгордился бы принадлежностью к славной философической школе.

Лопухин постучал в переборку костяшками пальцев.

Никакого ответа.

Постучал кулаком. Храп прекратился, но прыжка с койки не последовало.

Грохнул кулаком что есть силы.

На сей раз подействовало. Слуга предстал. Со сна его еще пошатывало, зато он успел влезть в штаны. Являться на зов барина в кальсонах даже Еропка считал недопустимым.

– Долго спишь, – грозно сказал Лопухин.

– Разве ж это сон, барин? – сиплым нетвердым голосом возразил слуга. – То ли у нас в подмосковном! Красивости такие, что дух замирает, и всякое подобное в природе шевеление. А воздух! Вот где сон-то. Проснешься, а в окошко солнышко светит, в саду птички поют на разные голоса. Не то что здесь. Вот помяните мое слово, ничего хорошего из этого плавания не выйдет, ни стратегически, ни тектонически…

– Как? – рассмеялся граф. – Тектонически?

– Точно так, барин.

Наверняка хитрый слуга придумал это только что. Но, надо отдать ему должное, рассмешил. Чтобы вновь принять грозный вид, Лопухину потребовалось сделать над собой усилие.

– «Одиссею» читаешь?

– Читаю, барин.

– И много ли осилил? Две страницы? Или целых три?

Слуга выглядел сконфуженным и несчастным. Бил на жалость. Изредка метод срабатывал.

– Ты не молчи, ты скажи что-нибудь. Не то я решу, что ты ограничился одной обложкой.

Судя по тому, как Еропка жалостливо шмыгнул носом, догадка была правильной.

– Хорошо хоть, что не врешь, – сказал граф. – Теперь слушай задание.

Еропка поднял голову.

– Как? Опять?

– Опять. Сам видишь, я один. Мог бы вытребовать себе кого-нибудь в помощь из Жандармского управления, но дело тут скорее приватное. Да и неизвестно, кого еще пришлют. Соответственно, попытаемся управиться вдвоем, ты да я. Уразумел? Знаешь боцмана Зорича? С сегодняшнего дня будешь вести за ним негласную слежку. Чем живет, о чем думает, с кем общается вне службы. Особенно с кем общается. Лучше всего подружись с ним. Играй под дурачка, как со мной, тут у тебя явный талант. Примечай все странное. Можешь посплетничать обо мне, разрешаю.

Как справедливо заметил классик, многое разное значит у русского народа почесывание в затылке. У верного Еропки это в данный момент означало: «Ну ты и задачи ставишь, барин!»

Недовольство Еропки выражалось не только в чесании затылка, но и в общем выражении лица. Нет, говорило лицо, это не поручение, это черт знает что такое. Одно дело сбегать к доктору и проглотить декокт, от которого того и гляди кишки наружу вылезут, и совсем другое – слежка. В первом случае помаешься сколько нужно и пройдет, и снова спи себе, а во втором случае уже не поспишь. Да разве ж это дело слуги – вести наружное наблюдение? Нет, барин, что-то неладное вы измыслили. Вот мальчишка Нил для этой задачи подошел бы в самый раз, а где он, спрашивается? Кто его услал на канонерку?

Однако вслух Еропка ничего не сказал, поскольку хорошо знал особое выражение лица графа. Когда он так смотрит, перечить ему себе дороже.

Но барин сам пошел навстречу. Хотя и отчасти.

– Можешь считать себя свободным от «Одиссеи», – сказал он и, помолчав, добавил: – Временно.

Лишь одна переборка отделяла корабельную мастерскую от машинного отделения. Во время работы машины в мастерской стоял неумолчный тяжелый гул. Чтобы вести беседу, приходилось кричать.

И граф кричал, хотя то, что происходило между ним и лейтенантом Гжатским, лишь предельно скупой на эпитеты человек назвал бы беседой. Начальственный разнос – тоже не то. Вулканическое извержение – это уже точнее.

– Значит, вы проводите здесь опыты со взрывчатыми веществами?! – Голос Лопухина страшно гремел. – Несмотря на присутствие на борту цесаревича?! Да как же вы посмели?!

Лейтенант открывал и закрывал рот, тщетно пытаясь то ли возразить, то ли оправдаться. А граф пытался понять, кто перед ним: вредитель или просто непроходимый дурак, и склонялся ко второму.

Третьим, безмолвным, участником сцены был четырехаршинный металлический цилиндр, покоящийся на обитых войлоком подпорках. Тускло блестела сталь, вероятно, смазанная машинным маслом. С одной стороны цилиндр оканчивался тупым рылом с резьбовым отверстием, с другой имел оперение, как ракета, и на конце сужения небольшой гребной винт.

А внутри, внутри-то – пироксилин.

Об этом факте граф узнал случайно. Решил было найти свободного от вахты толкового офицера и с его помощью еще раз осмотреть как следует машинную начинку корабля. Кандидатуры лучше лейтенанта Гжатского не виделось, хоть он и артиллерист, а не инженер. Нашел его Лопухин в мастерской. Лейтенант был занят делом: открыв в боку стального цилиндра какой-то лючок, копался в механических потрохах.

Слово за слово, разговорились. Лопухин спросил о назначении цилиндра. Гжатский не стал темнить, зато от его объяснений у Лопухина потемнело в глазах. Оказалось, что стальная эта сигара – не более и не менее как самоходная морская мина, новое изобретение неуемного лейтенанта. И не макет какой-нибудь безобидный, а готовый к бою смертоносный снаряд, несущий в себе пять пудов взрывчатки! А в ударном взрывателе – гремучая ртуть!

Взрыватель, правда, не был привинчен и вообще хранился у лейтенанта в каюте. Но Гжатский охотно сбегал за адским механизмом и предъявил его потерявшему дар речи Лопухину. С виду ничего особенного: маленький, размером в стакан, цилиндрик с резьбой, а поверх него крыльчатка, как у метеорологического прибора анемометра. Но ахнет – кишки вон. А уж если от малого взрыва случится большой…

Ох, не любил граф изображать бурбона! А иной раз приходилось. Но теперь Лопухин нимало не играл. Да и как оставаться спокойным, видя такое дуроломство? Бывают моменты, когда натура берет верх.

– Дурак!!! Да вы хоть понимаете, что случится с корветом, если это ваше изобретение ненароком взорвется?!

Лейтенант то краснел, то бледнел, то раскрывал рот, пытаясь ответить. Но Лопухина понесло всерьез. Тогда Гжатский молча поставил стаканчик взрывателя на верстак и так же молча грохнул по нему со всей силы кулаком. Прямо по крыльчатке.

Лопухин замолчал. Перестал раздуваться, начал меняться в цвете.

– Безопасно, – низким обиженным голосом пророкотал Гжатский. – Пока крыльчатка не сделала ста оборотов – безопасно. И я не понимаю, почему вы, ваше высокопревосходительство, позволяете себе… повышать голос.

«Орать, – подумал Лопухин. – Он хотел сказать: орать. И то правда. Стыдно. Но каков!..»

– Объяснитесь, – бросил он. – Ваша начиненная пироксилином самодвижущаяся мина находится на борту с разрешения капитана?

И менее искушенный физиономист заметил бы: внутри лейтенанта идет тяжелая внутренняя борьба.

– Нет, – помедлив, сознался он. – Я не докладывал капитану о том, что мина заряжена.

– Естественно. Он бы наверняка запретил. Отвечайте быстро: кто надоумил вас тайно протащить на борт заряженную мину?

– Никто. – Гжатский решительно замотал головой. – Клянусь вам, решительно никто. Только ощущение пользы… Только желание усилить боевую мощь… Честное слово, никто не знает, что это за аппарат! Я даже не успел отправить проект на рассмотрение в Морской технический комитет…

Покусывая тонкую губу, Лопухин слушал, пытаясь понять, кто перед ним: опытный враг, чрезвычайно

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату