попали в простыню, одна, будь мишень живой, оторвала бы ей ухо. Рейф одобрил мои успехи, и мы снова перезарядили револьвер.

Гарри Рекс из своей обширной коллекции прихватил девятимиллиметровый автоматический «глок», и, пока солнце медленно садилось за горизонт, мы продолжали стрелять по очереди. Адвокат был хорошим стрелком и без труда с пятидесяти футов укладывал десять пуль подряд в верхнюю часть торса. После четырех попыток я немного расслабился, мне даже начал нравиться этот спорт. Рейф оказался превосходным учителем, давая время от времени ценные советы, он с удовольствием наблюдал за моими успехами и без устали повторял:

— Все дело в практике.

Когда стрельбища закончились, Гарри Рекс заключил:

— Этот револьвер — подарок. И вы можете приезжать сюда в любое время, чтобы потренироваться.

— Спасибо, — поблагодарил я и небрежно сунул оружие в карман, как настоящий местный житель. Я радовался: ритуал был завершен, а я научился кое-чему, что каждый местный житель умеет уже годам к двенадцати. Но ощущения безопасности мне это не прибавило. У любого Пэджита, который выскочит на меня из кустов, будет преимущество внезапности и долголетней практики. Я почти видел, как в темноте выхватываю пистолет и выпускаю пулю, которая, вероятнее всего, поразит меня самого, а не нападающего.

Когда мы шли обратно через лесок, Гарри Рекс проговорил у меня за спиной:

— Та крашеная блондинка, с которой вы познакомились, Карлин...

— Да? — Я вдруг занервничал.

— Вы ей понравились.

Карлин прожила на свете минимум сорок нелегких лет. Я не знал, что сказать.

— Она всегда готова лечь в постель.

Я не сомневался, что в округе Форд мало найдется постелей, которые Карлин пропустила.

— Благодарю, — отверг я предложение. — У меня подруга в Мемфисе.

— Ну и что?

— Отличный козырь, — пробормотал себе под нос Рейф.

— Подружка тут, подружка там — подумаешь, какая разница?

— Давайте договоримся, Гарри Рекс, — сказал я. — Если мне понадобится ваша помощь в поиске партнерши, я дам вам знать.

— Ночь любви — всего и делов-то, — пробурчал он.

У меня не было в Мемфисе постоянной девушки, но со многими я был знаком. В случае необходимости я предпочел бы смотаться в Мемфис, а не опускаться до прелестей Карлин.

У козла был весьма специфический вкус: не то чтобы приятный, но на фоне свиных рубцов он показался не таким отвратительным, как я ожидал. Мясо было жестким и подавалось с густым шашлычным соусом, который, полагаю, был призван заглушать собственный вкус козлятины. Я ковырял один и тот же кусок, обильно запивая его пивом. Мы снова сидели на деревянном настиле, на сей раз компанию нам составляла Лоретта Лин. После самогона некоторые гости отправились прогуляться, другие танцевали на берегу пруда. Карлин еще раньше исчезла с кем-то другим, так что мне ничто не угрожало. Гарри Рекс, сидя неподалеку, веселил всех баснями о том, каким удачливым охотником на белок и кроликов я обещаю стать. Он обладал незаурядным талантом рассказчика.

Здесь я был чужого поля ягодой, но все любезно старались вовлечь меня в свою среду. Возвращаясь по неосвещенной дороге домой, я мысленно повторял вопрос, который задавал себе каждый день: что я делаю здесь, в округе Форд, штат Миссисипи?

Револьвер был слишком велик для моего кармана. Несколько часов я ходил с ним, стараясь привыкнуть, но очень боялся, что он непроизвольно выстрелит в непосредственной близости от моего мужского достоинства, и в конце концов решил переложить его в потрепанный кожаный портфель, который когда-то подарил мне отец. Три дня портфель неотлучно находился при мне, даже во время обеда, потом мне и это надоело. Через неделю я сунул револьвер под водительское сиденье в машине, а через три напрочь забыл о нем. Стрельбища я больше не посещал, хотя еще на нескольких «козлиных пикниках» присутствовал, умудряясь, однако, благополучно уклоняться от свиных рубцов, самогона и становившейся все более активной Карлин.

В ожидании невиданного судебного процесса в округе наступило временное затишье. Ничего нового о деле «Таймс» не сообщала, поскольку ничего и не происходило. Пэджиты по-прежнему отказывались предоставить свои земли в залог за освобождение Дэнни, так что он оставался гостем спецкамеры шерифа Коули, где смотрел телевизор, играл в карты или шахматы, спал сколько влезет и ел то, что и не снилось обычным заключенным.

На первой майской неделе судья Лупас снова приехал в город, и я вспомнил о своем надежном «смит- и-вессоне». Люсьен Уилбенкс внес ходатайство о переносе места рассмотрения дела, судья назначил слушания на понедельник, на девять утра. Казалось, в зал набилось пол-округа, прежде всего, разумеется, большинство завсегдатаев заведений, расположенных вокруг главной площади. Мы с Бэгги снова пришли загодя и заняли хорошие места.

Присутствие обвиняемого не требовалось, но, видимо, шериф Коули хотел устроить шоу. Дэнни ввели в наручниках и новенькой оранжевой робе. Все повернули головы в мою сторону: власть прессы принесла кое-какие плоды.

— Это ловушка для нас, — шепнул мне Бэгги.

— Что?

— Они провоцируют нас, чтобы мы напечатали фотографию Дэнни в этой аккуратненькой тюремной одежде. Тогда Уилбенкс сможет обратиться с жалобой, что мы оказали давление на жюри. Не покупайся на это.

Я еще раз подивился собственной наивности, поскольку заранее послал Уайли занять позицию на выходе из тюрьмы, чтобы сфотографировать Пэджита, когда того повезут в суд. Мне уже мысленно представлялась первая полоса с огромной фотографией Дэнни в оранжевой робе.

Люсьен Уилбенкс вошел в зал через дверь за судейской скамьей. Выглядел он сердитым и озабоченным, как будто только что потерпел неудачу в споре с судьей. Пройдя к своему столу, бросил на него блокнот и пристально оглядел аудиторию. Его взгляд упал на меня: прищуренные глаза, стиснутые зубы. Мне показалось, он сейчас перепрыгнет через барьер и набросится на меня. Его клиент, повернув голову, тоже шарил глазами по залу и, найдя меня, вперился так, будто я мог стать его следующей жертвой. У меня сперло дыхание, но я старался выглядеть невозмутимым. Бэгги, как водится, тут же отодвинулся.

В первых рядах, сразу за адвокатской командой, сидели несколько Пэджитов — все старше Дэнни. Они тоже глазели на меня, и под всеми этими взглядами я чувствовал себя уязвимым, как никогда. Это были жестокие мужчины, привыкшие к насилию и не умевшие ничего другого, кроме как запугивать, ломать руки и ноги, убивать, а я сидел с ними в одном помещении, догадываясь, что они прикидывают, как бы перерезать мне горло.

Секретарь объявил: «Суд идет», и все встали, чтобы почтительно приветствовать появление его чести.

— Прошу садиться, — произнес Лупас и принялся просматривать бумаги. Все ждали в полном молчании. Потом он поправил очки и продолжил: — Я получил ходатайство об изменении места рассмотрения дела, поданное защитой. Мистер Уилбенкс, сколько у вас свидетелей?

— Полдюжины уж точно наберется. Посмотрим, как пойдут дела.

— А у обвинения?

Толстенький, совершенно лысый коротышка в черном костюме вскочил на ноги и доложил:

— Примерно столько же.

Коротышку звали Эрни Гэддис, он в качестве окружного прокурора много лет представлял обвинение во время выездных сессий в округе Форд.

— Я не хочу торчать здесь целый день, — пробурчал Лупас, будто на вторую половину дня у него была