думать о том, что, возможно, ей лучше умереть, чем провести остаток дней в заключении, или размышлять над тем, действительно ли смерть от летальной инъекции является легкой. Ее мысли останутся ее личным делом, и ей не с кем будет ими поделиться, даже со своими адвокатами.

Так что сегодня поздно вечером Джеку и Софии оставалось самим разрабатывать дальнейшую стратегию поведения на суде.

— Как, по-вашему, мы выглядели сегодня? — спросил Джек. Он сидел за столом у себя в столовой, напротив Софии. После долгих вечеров в адвокатской конторе они с Софией договорились, что свои ночные бдения будут устраивать попеременно то у него дома, то у нее.

— Вы наверняка потеряли присяжных заседателей номер три и номер шесть. Может быть, еще и номер два. Но ведь мы с вами знали об этом еще до начала заседания. Любой из них вполне подходит на роль вероятного кандидата в президенты клуба поклонников Алехандро Пинтадо.

Джек глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух из легких.

— У меня такое чувство, будто я настраиваю против себя все американское население кубинского происхождения.

— В этом и заключается ирония, не правда ли? И это после всего, через что вам пришлось пройти, чтобы узнать правду о своей матери и о своих кубинских корнях.

— Когда этот процесс закончится, нам с вами, наверное, придется переехать в Айову.

— Зато моя мать наконец-то будет счастлива. Я выйду замуж, сменю фамилию, стану своей среди жителей предместья.

— Вы уже ведете речь о замужестве, а? Должно быть, прошлой ночью у вас было грандиозное свидание.

— Я рассуждаю чисто теоретически.

— Получается, он оказался никчемным субъектом?

— Я этого не говорила.

— Определенно так оно и было. В этом я разбираюсь, можете мне поверить.

— Должно быть, вы считаете себя очень умным?

— Еще бы. Ведь я — адвокат, выступающий в суде первой инстанции. У меня хорошее чутье.

— Ну, хорошо, — заметила она с улыбкой. — Итак, если не считать обугленного «мустанга» перед вашим домом, сколько раз это ваше пресловутое чутье подводило вас?

— У-у. Это нечестно, София. Но… я был прав, не так ли? Он и в самом деле никчемный субъект?

— Хорошо-хорошо, вы были правы. Но кто вы такой, чтобы осуждать меня? Ваш приятель Тео рассказал мне о вашей далекой подруге в Африке. Как там ее зовут — Рамапитек или еще как-то?

— Рене.

— Да, Рене. Та самая, которая наведывается к вам в гости раз в два-три месяца.

— Она — педиатр. И там она работает в благотворительной организации. Рене приезжает в Майами тогда, когда может.

— Это не совсем то, что рассказал мне Тео. Он говорит, что она прилетает, ломает вашу кровать, потом улетает.

— Тео так сказал?

— Да. Причем в тоне его явно сквозила зависть, должна заметить. Но для всего остального мира на роль достойной подружки она не тянет.

Джек не знал, как ему реагировать. Она была права. Рене не слишком годилась на роль подруги.

— По крайней мере, она не водит автомобиль «эль камино». Нет, в самом деле: кто мог решить, что это — классический вариант?

Она не знала, смеяться ей или плакать.

— Отчего вы думаете, что тот человек, с кем у меня было свидание, водит…

Громкий шум на улице едва не заставил их подпрыгнуть от неожиданности. Казалось, кто-то изо всех сил колотит в кастрюли и сковородки на подъездной дорожке Джека.

— Что там происходит? — воскликнула София.

— Это Тео. С того самого момента, как полиция уехала с места преступления, он там возится и пытается что-то починить.

— Он ведь не думает, что ее и в самом деле можно отремонтировать? Ваша машина сгорела дотла.

— Я не знаю, что он там делает. Иногда у Тео лучше ничего не спрашивать, чтобы не чувствовать себя идиотом.

Джек убрал со стола остатки пиццы и салатов в пакетиках. Они перешли в гостиную, где София хотела просмотреть записи, сделанные во время судебного заседания, и ознакомить Джека со своими выводами. Свидетельские показания Пинтадо заняли все утро, а вторая часть дня ушла на судебно- медицинского эксперта. Прокурор изрядно потрудился, для того чтобы заставить эксперта показать, что смерть наступила до того, как Линдси ушла на работу. Джеку, в свою очередь, пришлось приложить все усилия, чтобы тот признал, что время смерти установлено предположительно и что здесь возможны расхождения.

Лязг и грохот на подъездной дорожке продолжался, став еще громче. Разозлившись, Джек оторвался от своих записей.

— Какого черта он там делает? Строит круизный лайнер?

— Это ваш друг. Вот вы мне и скажите.

— Сейчас я ему покажу. — Джек вскочил и направился к входной двери. Почерневший остов его «мустанга» лежал в самом конце подъездной дорожки, на том самом месте, где его застигло пламя. Оно больше не являлось местом преступления, но Тео не позволил Джеку вызвать тягач, чтобы увезти обломки. Он был одет в грязный комбинезон и держал в руке гаечный ключ.

— Тео! — окликнул его Джек, стараясь перекричать лязг и грохот. — Мы пытаемся работать.

Тот перестал стучать, отошел на шаг от машины и вытер пот со лба.

— Я тоже, приятель. Посмотри, что они сделали с моей машиной.

— Мне очень не хочется возражать тебе, но это не твоя машина.

У Тео отвисла челюсть, словно он вознамерился изречь: «И ты, Брут?»

— Не моя? Я мыл эту малышку собственными руками. Когда она мурлыкала, я улыбался. Когда она стонала, я чинил ее. А что делал ты? Заливал бензин и платил страховку? Ты даже не пожелал купить для нее гараж. Все, на что ты сподобился, это дать ей проклятые porta cochere, несчастные ворота. Я думаю, что по-французски это значит: «Можешь поставить свой дерьмовый „шевроле Вега“ прямо здесь».

— Ты думаешь, я не любил эту машину? Это ведь я…

— Мальчики! — вмешалась София.

Джек и Тео обернулись и увидели, что она стоит с другой стороны обугленного «мустанга». Она обошла его, провела пальцем по металлу, покрытому слоем сажи, и сказала:

— Неужели вы, двое взрослых мужчин, спорите из-за того, кто сильнее любил эту машину? Очнитесь! Это всего лишь автомобиль, парни. Насколько он важен в мировом масштабе, а?

Воцарилась тишина. Наконец Тео взглянул на Джека с непроницаемым выражением лица.

— Она что, укололась?

— Наверное.

София закатила глаза и вернулась обратно в дом.

Они немного посмеялись, но потом Джек посерьезнел.

— В самом деле, Тео. Это живо напоминает мне музыкальное сопровождение к пьеске «Стомп».[10] Ты не мог бы сделать то, что ты делаешь, в какое-нибудь другое время?

— Ты хочешь найти того, кто сжег твой «мустанг», или нет?

— Да, хочу. Но для этого есть полиция.

— Полиция. П-о-о-л-и-ц-и-я. Лучше скажи, чтобы они отошли в сторону и не мешали мне делать свою работу.

— Ты полагаешь, что сможешь вычислить того, кто сжег мою машину, так?