– О том, что увидите здесь, – никому.

Морозов резко обернулся. Виталий Борисович смотрел на него холодным и жестоким взглядом.

– Я вас понял, – сказал Морозов, смешавшись.

Вошли в сарай. Прямо перед ними была стена. Слева – дверь, справа – пролом. Осколки кирпичей лежали россыпью.

– Сюда, – шепнул Виталий Борисович и подтолкнул доктора к пролому.

Там, за стеной, Морозов увидел просторное помещение. Свет проникал из проломов в крыше. В центре на каком-то подобии табурета сидел человек – тщедушный, лысоватый и очень, как показалось Морозову, испуганный. У него лицо было неживое, абсолютно белое. Рядом с ним переминались с ноги на ногу хатыговские парни – все в бронежилетах и с автоматами, и вид поэтому имели грозный. В отличие от самого Хатыгова, который в свой неказистой рубашке совершенно не производил впечатления.

– Вот этот, который сидит, – ткнул пальцем Виталий Борисович. – Вы его знаете?

– Нет.

– Присмотритесь. Вы должны были его видеть.

– Нет, – повторил Морозов.

Виталий Борисович посмотрел на него внимательно.

– Ладно, – сказал, подумав. – Пусть так. Вы присаживайтесь.

– Куда? – поинтересовался Морозов и обвел рукой окружающее пространство. – На вот эти битые кирпичи?

– А почему бы и нет?

Виталий Борисович сложил кирпичи один над другой и сел на них. Морозов последовал его примеру.

– Нет, – сказал Виталий Борисович. – Так не годится. Я должен видеть ваше лицо.

Доктор развернулся и, когда заглянул в глаза своему спутнику, понял, что не в том дело, чтобы его лицо было видно, просто хочет Виталий Борисович, чтобы Морозов к происходящему там, в глубине сарая, находился спиной. И от этого открытия у него почему-то неприятно похолодели кончики пальцев.

– Где Рябов? – раздался за спиной Морозова резкий голос.

Это был Хатыгов.

– Не знаю.

Видимо, ответил тот, что сидел на табурете.

– Где Рябов?

И опять:

– Не знаю.

Раздались какие-то хлопки, Морозов поднял глаза на Виталия Борисовича, но тот выглядел невозмутимым, на его лице нельзя было прочитать ничего, и вдруг Морозов понял, что Хатыгов бьет лысоватого – по щекам, как Анну в тот раз на острове.

– Где Рябов?

– Он сбежал.

– Когда?

– Два дня назад.

Значит, Морозов правильно понял суть действий Хатыгова. Подавляет человека, унижает его, низводя до состояния бессловесного животного, и тем самым ломает. Сломав, может сделать с человеком все, что заблагорассудится.

– Да ты лжешь, кажется.

И опять хлопки.

– Это правда, – сказал мужчина с каким-то всхлипом.

Плачет он, что ли? Морозов обернулся бы, но не смел при Виталии Борисовиче, а тот по-прежнему сохранял невозмутимость.

– Как же он сбежал?

– Убил врача – и сбежал.

– Какого врача?

– Который им занимался.

– Он что – болен был, Рябов?

– Почему болен?

– Ну если им врач занимался.

– Да нет, просто так сложилось.

Хлопки и непонятные звуки, будто кто-то втягивает носом воздух.

– Так чего это им врач занимался, а?

Спокойный голос Хатыгова, абсолютно спокойный, но тот, на табурете, отчего-то вдруг разволновался и заговорил торопливо:

– Был осмотр, осмотр, самый обычный, без медкомиссии у нас не обходится…

– Расскажи про Митяева, – голос Хатыгова.

– А?! – изумленно-вопросительно.

– Про Митяева, – повторил Хатыгов. – Или опять ваньку валять будешь?

– А что про Митяева-то?

– Ну что он у тебя – то Рябов, то Митяев. Я уж совсем запутался.

Пауза. Морозов понял, что тот, на табурете, только сейчас осознал, что его собеседник знает много, очень много, гораздо больше, чем следовало бы, и сейчас лихорадочно соображал, как дальше вести разговор.

– С самого начала давай, – подсказал Хатыгов. – Где ты этого Рябова откопал? Откуда он взялся?

– Он был.

– Где был?

– Там, в учебном центре.

– Где мы тебя прихватили?

– Да.

– Но он появиться откуда-то должен был. Правильно?

– Он уже там был, когда я в центр пришел.

Опять хлопки. Хатыгов, похоже, любил хлестать жертву по щекам.

– Такое могло быть? – вдруг негромко спросил Виталий Борисович у Морозова, – Что он не с самого начала Рябовым занимался.

– Вполне.

– Сидите здесь, – сказал.

Сам через дверь прошел в сарай, а через некоторое время оттуда вышел один из хатыговских парней и сел напротив Морозова, положив на колени автомат. Морозов почему-то сразу понял, что и теперь ему не будет позволено оборачиваться к пролому в стене.

Виталий Борисович, похоже, взял инициативу на себя, потому что теперь был слышен только его голос. Его – и того человека на табурете, который на вопросы отвечал хотя и торопливо, но как-то расхлябанно, с причмокиванием, которое самому Морозову казалось оскорбительным.

– Когда вы занялись Рябовым? – это Виталий Борисович.

– Во второй половине девяносто первого года.

– По чьему распоряжению?

– Генерала Нефедова.

– Что конкретно вы должны были делать?

– Ничего. Объект подлежал консервации.

– То есть?

– Рябова предстояло подготовить к длительному пребыванию в режиме ожидания.

– Ожидания чего?

– Акции.

– Это после того как акция, к которой его готовили, не состоялась?