понять, не гонятся ли за ним, не мог из-за гулко бьющегося сердца.

Через минуту он поднялся и медленно пошел вперед. Глаза постепенно привыкли к темноте, он уже мог различать стволы обступающих его сосен и даже видел впереди, пусть еще неясно, какое-то расплывчатое пятно – свет. Он шел на этот свет, вслушиваясь в звуки обступающей его ночи, а когда вышел на открытое место, обнаружил, что вернулся к тому же самому зданию, от которого так стремительно убегал несколько минут назад. Он потерял ориентиры в темноте и заплутал, что несказанно его встревожило. Хотел уже отступить назад, в темноту, за деревья, как вдруг женский голос совсем рядом произнес:

– Это ты?

Он быстро присел и оглянулся, но никого не увидел – перед тем рассматривал светящиеся окна близкого дома и на время ослеп.

– Это ты? – повторила женщина.

Он метнулся от нее прочь и бежал некоторое время, боясь остановиться, но вдруг услышал близкое дыхание другого человека.

– Это я, Полина, – сказала женщина.

Она бежала за ним следом, оказывается. Ползунов переложил скальпель из руки в руку и спросил прерывистым горячим шепотом:

– Что тебе надо?

Ее дыхание он слышал совсем близко, но никак не мог сориентироваться, где находится женщина, и хотел, чтобы она заговорила. Скальпель Ползунов держал немного на отлете, чтобы ударить сразу, без задержки.

– Тише! – отозвалась женщина. – Они будут стрелять!

– Кто? – дрогнул Ползунов и даже присел.

– Охранники.

– Где я нахожусь?

Его вопрос, видимо, поставил Полину в тупик, потому что она ответила не сразу, а после паузы.

– Ты разве не знаешь, где?

Значит, что-то здесь не так.

– Откуда охранники? – спросил Ползунов. – Где они? Я не вижу здесь никого.

– До забора здесь совсем близко, – сказала женщина. – Метров пятьдесят. Они откроют стрельбу без предупреждения. Тебе что – не говорили?

– Нет, – ответил Ползунов.

Он сказал правду.

– Почему ты убегаешь от меня?

Он промолчал, не зная, что ответить. Услышал, как Полина приближается к нему, неверно ступая в темноте.

– Здесь нет выхода? – спросил Ползунов.

Он уже определил, где находится женщина, но не убивал ее, рассчитывая узнать то, что заботило его сейчас больше всего.

– Какого выхода?

– Мимо охраны.

– Ты хочешь уйти отсюда, Дима?

Ползунов не понял, почему его называют Димой, и долго молчал, переваривая услышанное. Единственное объяснение, которое лично для него выглядело более-менее убедительным, – его приняли не за того. И в этом он увидел шанс для себя.

– Да, хочу уйти, – сказал. – Ты знаешь, как это сделать?

Женщина оказалась совсем рядом, гораздо ближе, чем он мог себе представить, неожиданно взяла его за руку, и он вздрогнул.

– Тс-с-с, – шепнула женщина. – Это я. Идем.

– Куда?

– К воротам.

Он резко остановился и выдернул свою руку из ее, зашипел, переполняясь ненавистью:

– Ты шутить надумала?

Даже попятился, но она вновь нащупала в темноте его руку и сжала ее крепко.

– Дима, только через ворота, – сказала убежденно. – Здесь будут стрелять.

Он на этот раз подчинился. У него появился план, а вместе с ним и надежда.

Вышли на ровное место, это была аллея. Стало немного светлее, и Ползунов боялся, что его спутница увидит отблеск металла. Спрятал скальпель в карман.

– Что случилось, Дима?

И опять он не знал, как ответить, промычал что-то нечленораздельное.

Аллея неожиданно сделала резкий поворот. Ползунов увидел впереди запертые ворота, небольшую будку возле этих ворот и еще – фонарь. Фонарь светил ярко. Очень ярко. И теперь женщина могла наконец рассмотреть лицо Ползунова. Ей потребуется меньше секунды, чтобы понять, что она ошиблась. Ползунов резким движением опустил руку в карман, где лежал скальпель. Женщина обернула к нему свое лицо – вот сейчас она обнаружит свою ошибку – и сказала нисколько не изменившимся голосом:

– Пойдем, Дима? Только молчи, я сама с ними буду разговаривать.

И тогда Ползунов понял, что она его сдаст. Прямо сейчас. Вывела прямиком на охрану и теперь ломает комедию. Он ощерился недобро и быстрым движением обнял женщину. Захват был железный. Острие спрятанного в кулаке скальпеля ткнулось Полине под левую грудь и она охнула.

– Убью! – сказал Ползунов. – Воткну перо, если только пикнешь.

Из будки вышел парень и стоял, заложив руки в карманы длинных, почти до колен, шорт. Еще на нем была футболка с надписью на английском. Если бы из будки вышел марсианин с антеннами на голове, Ползунов удивился бы меньше. Он смотрел на этого парня в нелепом для охранника одеянии и не мог ничего понять.

– Привет! – сказала Полина, обращаясь к парню. – Как служба?

– Ничего, – прищурился тот. – А у тебя, я вижу, вечерок поприятней.

– Ты пасть закрой, – посоветовала женщина. – Ветром надует, простудишься.

Она вдруг пошла вперед, и Ползунов с ней, он женщину все так же держал в захвате, что со стороны выглядело просто как крепкие объятия, и парень сказал с неестественной и потому выглядевшей издевательской серьезностью:

– Надо же, как товарищ Даруев изменился. Я и не узнал его сначала.

– Ты только вякни ему что-то, – хмуро произнесла Полина.

Ползунов боялся, что она вот-вот совершит какую-нибудь глупость, и вдавил скальпель сильнее. Полина повернула голову, посмотрела ему в лицо, но ничего не сказала.

– Так вам открыть, мадам?

– Я удивляюсь, что ты до сих пор этого не сделал.

Парень отвернулся к воротам, подставляя Ползунову свою незащищенную спину, и Ползунов готов был ударить, но в последний миг вдруг подумал, что там, в будке, может быть еще кто-то, и, если поднимется шум, ему уже не уйти. Ворота открывались слишком медленно, как показалось Ползунову, он едва себя сдерживал, чтобы не броситься в расширяющийся темный проем, где были свобода и жизнь.

– Прошу, – сказал парень и дурашливо склонился в полупоклоне, как вышколенный камердинер при виде своего господина. А Ползунов уже вел мимо него Полину, не отпустил ее, даже когда они оказались за воротами, и только когда Полина прошептала, морщась: «Отпусти, больно!» – он немного ослабил захват. Сзади негромко и мягко закрылись ворота.

– Что это за богадельня? – спросил Ползунов. – Быстро!

Вместо ответа Полина подняла руку и коснулась кончиками пальцев его лица.

– Что это, Дима? Какие-то шрамы.

Ее прикосновение показалось ему неосторожным, и он отстранился, сморщившись.

– Больно?

– Почему ты называешь меня Димой?