– Ну что, будем расплачиваться? – и пьяно подмигнул Полине.

Она нахмурилась и отвернулась.

– Пойдем, побазарим, командир, – сказал Ползунов и вытолкал проводника в коридор.

Полина вся превратилась в слух, но слов было не разобрать, одно лишь неясное бормотание Ползунова. Он вернулся скоро один, без проводника.

– Что? – спросила Полина.

– Ничего.

Их попутчик смотрел в окно. Станция осталась позади, тянулась лесопосадка, в частых разрывах которой открывалась мутная синь летнего неба.

– Как звать-то, сосед? – спросил Ползунов.

Старик обернулся:

– Михаил Никифорович.

– Может, в картишки перекинемся, Никифорович?

Старик с готовностью извлек из холщовой сумки старую засаленную колоду. Ползунов принял карты, перетасовал их с беспечным видом.

– В «дурачка»? – предложил.

– В «дурачка».

– На интерес.

Никифорович замялся.

– Чтоб не скучно, – сказал ему Ползунов. – По трешке, а?

– По трешке? – нахмурился, не понимая Никифорович.

– По три рубля.

– По три тысячи! – поспешно подключилась к разговору Полина и наступила на ногу Ползунову.

Он недоуменно посмотрел на свою спутницу, но Полина ответила ему таким красноречивым взглядом, что Ползунов лишь вздохнул и отвел глаза.

– Ну давай! – решил старик.

Ползунов быстро и ловко разбросал карты – на двоих.

– А жена твоя? – спросил Никифорович.

– Баб до карт допускать нельзя, – осклабился Ползунов. – У них мозгов, что у курицы.

Он будто бы улыбался, но из-за свежезашитых шрамов лицо было неприятное и сама улыбка казалась жуткой гримасой. Никифорович извлек из кармана нетолстую пачку денег, отсчитал три тысячные купюры, положил на кон. Полина вовремя прижала ногу своего спутника, Ползунов смотрел на деньги, не мигая, и было видно, что он растерян.

– Ложи, – сказал Никифорович.

– Что ложить?

– Деньги на кон.

– Я положу, когда надо будет.

– Э-э, нет, – засмеялся старик. – Надо, чтоб все было по-честному. Положил – и сразу видно, что они у тебя есть.

– А ты что – не веришь мне?

Старик посмотрел в лицо Ползунова и вдруг отчего-то смешался, опустил глаза.

Через минуту Ползунов сделал игру. Неуловимым жестом смазнул стариковские деньги со стола и отправил их в карман.

– Вот видишь, – сказал. – А ты, батя, сомневался.

– Давно я просто не играл, – смущенно почесал за ухом Никифорович. – Давай-ка еще.

Полине почему-то показалось, что ему не суждено сегодня выиграть. Она не ошиблась. За полчаса старик не выиграл ни разу, и очень скоро деньги из его кармана перекочевали к Ползунову. Обнаружив это, Никифорович расстегнул рубаху.

– Э-э, нет, – сказал Ползунов. – Я на вещи не играю. Мне твой стриптиз, батя, смотреть нету никакой надобности.

Старик откуда-то из-под рубашки тянул деньги. Денег было много, он все в пятерне не удержал, и перетянутые резинками пачки посыпались на пол. Склонился и стал их торопливо собирать. Полина бросила быстрый взгляд на своего спутника и успела заметить, как метнулась в его глазах искра и тут же погасла, так что и не понять было – не привиделось ли.

– Деньги, как мусор, – сказал лениво Ползунов. – Ты их на совок да веничком, батя.

Никифорович деньги спрятал под рубашку, оставил только одну пачку.

– Сестра померла, – пояснил деловито. – Дом от нее остался. А что мне от ее дома? Продал я его.

Выдвинул пачку на центр стола.

– Играем на все. Последний раз. Я деньги ставлю, и ты ставь все, которые у меня выиграл. Или пан, или пропал.

Ползунов быстрым движением, так что Полина даже не успевала следить за его руками, раздал карты. Через полторы минуты старик проиграл. Он, наверное, что-то заподозрил, но не осмеливался сказать. Смотрел хмуро в окно, потом поднялся и вышел.

– Ловко ты его, – сказала Полина.

Ползунов рассматривал выигранные им деньги.

– А Ленин где? – спросил.

– Не рисуют его теперь.

– Почему?

– Не любят. Ошибался он, говорят. Не прав был.

Ползунов покачал головой. Он по-прежнему ничего не понимал в окружающей его жизни. Спрятал деньги в карман, поднялся.

– Ты куда? – спросила Полина.

– Прогуляюсь.

Она думала, что Ползунов пойдет к проводнику – расплачиваться, но он направился в противоположную сторону. Что-то нехорошее шевельнулось в ее душе, она сжалась и сидела так без движения, потом внезапно поднялась и бросилась к проходу. Добежала до конца вагона, распахнула дверь туалета – никого. Выглянула в тамбур и увидела старика и рядом с ним – Ползунова. Дверь вагона была открыта. Близкие деревья мелькали, сливаясь в темно-зеленую стену.

Ползунов быстро обернулся на шум. Его глаза были холодные и нехорошие. В них не угадывалось жизни.

– Ты чего? – спросил он, двигая малоподвижными, будто резиновыми, губами. – В купе иди.

У Полины подкосились ноги, она оперлась о стену.

– Иди в купе, – повторил Ползунов. – Мы покурим и придем.

У них не было в руках сигарет – ни у Ползунова, ни у старика. Никифорович медленно, бочком, проскользнул мимо Ползунова, мимо Полины, и скрылся в вагоне.

– Ты с ума сошел! – выдохнула Полина.

Ползунов привлек ее к себе – резко, так что она и воспротивиться не успела – и поцеловал. Губы у него были холодные. Полина отшатнулась и сказала в сердцах:

– Тьфу! Как покойника поцеловала!

– Не люблю я этого – про покойников-то, – произнес, серея лицом, Ползунов.

– Не сердись! – поспешно сказала Полина. – Просто ты иногда такой бываешь…

Она засмеялась.

– Какой?

– Я боюсь тебя иногда.

У Бородина в кабинете был посетитель, он сидел в углу дивана так неприметно, что Морозов на него и внимания не обратил поначалу. Бородин при виде гостя изобразил улыбку, но глаза были очень усталые и лицо покрыто паутиной морщин, как у старика.

– Плохо выглядите, – сказал Морозов.