происходит, напрямую связано с ним. Его надо искать. Только когда мы найдем Воронцова, мы поймем, что же произошло на самом деле.

– Он – жертва? – спросил Дружинин. – Или преступник? Как вы считаете?

– Пока не знаю, – признался Аникин. – Но иногда мне кажется, что он – преступник.

Несмотря на занятость, Аникин не сразу отпустил Дружинина.

– Давайте выпьем кофе, – радушно предложил он. – У меня, правда, только растворимый, ну да не до жиру.

Он самолично вскипятил воду с помощью обычного кипятильника, с каким путешествуют наши туристы и командированные, выставил на стол чашки и сахарницу, широким жестом сдвинув в сторону бумаги.

– Будем наводить мосты, – объявил Аникин. – Как-никак вы нас охраняете.

– Хотя мы вас и опасаемся, – вставил Барсегин.

– Нас? – удивился Дружинин.

– Вы все-таки структура правительственная, – пояснил Барсегин. – А мы – оппозиция правительству. Антагонисты, так сказать.

– Это он шутит, – засмеялся Аникин.

– Ну какие шутки, Бенедиктыч? – лукаво усмехнулся Барсегин. – Приедут они к нам на митинг, а перед тем их начальство проинструктирует – надоел, мол, этот Аникин, пора бы его прихлопнуть…

– Чушь городишь.

– Никакую не чушь, – парировал Барсегин. – Прикажут им – и вот один из этих героев, которые в кромешной темноте способны в муху попасть…

– Никогда мы такого не сделаем, – сказал Дружинин.

– Чего не сделаете? – осведомился Барсегин.

– Мы терактами не занимаемся. Мы «Антитеррор».

– Я вам верю, – сказал Аникин. – Иначе бы и не просил иногда вашей помощи. От вас я не жду подлостей. И если уж меня решат убрать, то не к вам обратятся, конечно…

– А такое возможно – что захотят убрать?

Аникин пожал плечами и вздохнул:

– Трудно сказать, молодой человек. Наверху понимают, что если я выиграю на выборах, то сделаю все, чтобы правительство ушло в отставку. Все эти казнокрады, бандиты и пьяницы спят и видят, чтобы меня прокатили. Но это мы еще посмотрим. Последние опросы показывают, что я иду с большим отрывом. И у кого-то это обстоятельство способно вызвать желание решить все проблемы одним махом.

– Одним выстрелом, – помрачнев, уточнил Барсегин.

И опять Аникин вздохнул.

– Вполне возможно, – сказал он. – Наверное, мы еще не скоро доживем до тех времен, когда политики будут уходить в отставку бескровно, не цепляясь за власть любой ценой.

Он выглядел несколько уставшим, но страха Дружинин не обнаружил – ни в глазах собеседника, ни в голосе. Перед Дружининым сидел человек, который сделал свой выбор и хорошо знал, что его может ожидать. Конечно, он был сильным. И эта сила вызывала уважение.

– Вы выиграете, вот увидите, – убежденно сказал Дружинин. Ему очень хотелось сказать что-нибудь приятное этому человеку. – Люди за вас…

Открылась дверь, вошла немолодая женщина с листом бумаги в руке.

– Посмотрите, пожалуйста, Сергей Бенедиктович. – Она положила перед ним листок. – Новый вариант предвыборной листовки.

На фотографии Аникин выглядел сосредоточенным и мудрым. Глаза смотрели испытующе.

Аникин пробежал глазами текст.

– Все нормально, – кивнул он. – Только необходимо добавить несколько слов о том, что я раньше преподавал в университете. Человек, тем более политик, не должен быть темной лошадкой. Корни обязательно должны быть! Без этого нельзя.

Он засмеялся и поднял глаза на присутствующих:

– Я правильно говорю?

– Согласен, – подтвердил Барсегин.

Дружинин промолчал.

– Что с вами? – удивился Аникин. – У вас такое лицо…

– Какое? – смутился Дружинин.

– Даже не знаю, как объяснить. Будто на вас снизошло озарение.

– Да что вы, – пробормотал Дружинин. – Это вам показалось.

А озарение действительно было. Оно пришло после аникинских слов о том, что человек не должен быть темной лошадкой. Крамаренко – он ведь словно из ниоткуда появился. Все это чушь – про Тверь, про детдом. Не был он там никогда. Тогда откуда же он взялся?

Шаповала поместили в тот самый пансионат, где проводили свой отпуск бойцы «Антитеррора», но не в общий корпус, а в закрытый медицинский бокс, куда никому не было доступа. Дважды Дружинин ездил в пансионат и оба раза вернулся ни с чем – к Шаповалу его так и не допустили, ограничившись выдачей коротеньких распечаток с показателями состояния больного: температура, давление, результаты анализов, краткий комментарий лечащего врача. Судя по всему, Шаповал отделался легко; кость не была задета, рана заживала, – тем более такая изоляция возмущала Дружинина.

Удалов в ответ на высказанные им претензии лишь пожал плечами:

– Там всегда было строго, Андрей. У нас дисциплина, мы должны подчиняться. Шаповала вылечат, врачи там хорошие, и сразу же – медкомиссия.

– Какая медкомиссия? – не понял Дружинин.

– Та, которую положено проходить всем покидающим «Антитеррор». Шаповала комиссуют, он получит право на пенсию – и на этом его геройская деятельность закончится. Может распоряжаться собой как ему будет угодно.

– Ну хотя бы увидеть его я могу? Он мне жизнь спас, собой прикрыл – я ему должен сказать спасибо. Лично, не через врачей.

– Я тебя понимаю. Но придется подождать. Или… – Удалов усмехнулся, – искать нетрадиционные пути.

– Вот за подсказку спасибо, – засмеялся Дружинин. – И чего я, действительно, клянчу у них то, чего могу добиться сам.

– Только без эксцессов! – предупредил Удалов.

– Само собой.

– Ты был у Аникина? – сменил тему Удалов.

– Был. Рассказал ему о Крамаренко, о том, что он нам здесь поведал. У комиссии Аникина приблизительно те же самые сведения. По крайней мере, наши и их данные пересекаются в узловых точках. Значит, все верно. Те же самые пропавшие деньги фигурируют, тот же Воронцов. Аникин, кстати, полагает, что Воронцов жив.

– Есть следы?

– Скорее интуиция.

– Ну, это вилами на воде писано, – разочарованно сказал Удалов.

– Самое интересное в том, Федор Иванович, что вдова Кочемасова тоже считает, что Воронцов причастен ко всем происходящим сейчас событиям.

– И к случаю в метро? – уточнил Удалов.

– Да, и к нему тоже. Так что никакую из версий пока отбрасывать нельзя.

– Ты намекнул Аникину, что мы тоже копаем это дело, параллельно с ним?

– Нет, как мы с вами и договаривались. Всю информацию я ему преподнес как случайно полученную от Крамаренко.

– И правильно сделал, – согласился Удалов. – Ни к чему сейчас языком трепать.

У него были две причины соблюдать осторожность. Странная связь происходящих событий с группой