столичной застройки относительно небесных светил, собирались в цокольном этаже дома Ройалов на тайные совещания. Однако наступили времена, когда масонам не удалось сохранить даже сам дом — его снесло подразделение инженерных войск.

Конрада охватило ощущение предчувствия. Все это было сказано неспроста. Насмешка в глазах Геркулеса что-то скрывала.

— Почему военные снесли дом Энн Ройал?

— В 1890 году Кейси потребовалось место для строительства Библиотеки конгресса, и нужно было заложить северо-восточный краеугольный камень.

«Вот оно что», — подумал Конрад.

Серена тоже все поняла: масоны перенесли глобус в цоколь дома Энн Ройал, а затем построили библиотеку на этом фундаменте. Дом сломали, но его фундамент остался под Библиотекой конгресса.

Конрад нахмурился.

— Радиант, которому я следовал, пересекает Большой зал библиотеки в юго-восточном направлении. Фундамент должен быть где-то под северо-восточным углом здания?

— Он там и находится, — согласился Геркулес, — но подходной тоннель — в юго-восточном углу.

— Какой еще подходной тоннель? — заинтересовалась Серена.

— Принеси мои бумаги, я покажу.

Конрад и Серена обшарили глазами комнатушку; в ней ничего не было, кроме зеркального комода с пожелтевшей от времени фотографией Геркулеса и Йитса-старшего.

— Посмотрите в рамке.

Конрад вынул фотографию из рамки и отлепил от нее тоненький, сложенный несколько раз лист. Геркулес жестом велел развернуть протянутую бумагу.

— Уже и не разберешь ничего, но я объясню.

На схему потребовалось какое-то время. Оказалось, что перед ними планы, вертикальные проекции и детализированные чертежи здания Библиотеки конгресса, на которых стояли штемпель «Эдвард Пирс Кейси, архитектор, Бродвей, 171, Нью-Йорк» и подпись Бернарда Грина: «Управляющий и инженер строительства».

— Видишь, радиант пересекает зодиакальный круг в знаке Девы на полу главного зала. — Геркулес ткнул в бумагу узловатым пальцем. — В конце дня все в столице пронизано знаком Девы. Весь город равняется на Пречистую Деву.

— Извините, не соглашусь, — сказала Серена. — Звездная Дева — это Изида, а не Мария, несмотря на все попытки астрономов Ватикана христианизировать ее в средневековье. Зодиак, по сути, — это астрологическая часть философии детерминизма, утверждающей главенство судьбы, а не свободной воли. Если за человеком не признается право выбора, о правах человека и речи быть…

— Может, для кого-то все это и так, — перебил ее Геркулес, — но для масонов Пресвятая Дева — символ дома и очага, матери-кормилицы и грядущего изобилия. Как Новый Свет для отцов- основателей.

— Тогда в ваших звездах — знаки женофобии.

Геркулес был в восторге от Серены.

— Тут ты права, сестра. Всякий раз, как связываешься с Богом или звездами, требуется дева. Без нее — никак. — Он явно развеселился. — Без девы дело никак не выгорит, сынок. А теперь их у тебя целых две — одна небесная, а одна — здесь, на земле. Да какая! Не девчонка, а огонь!

Сынок Плута и монашка ушли, а Геркулес задремал и проснулся только к вечеру. Старый солдат думал о том, что им удалось раскопать, немного жалея, что не сказал обо всем.

Порассказать ему было что.

Трясущейся рукой он вытащил из-под кровати старый кинжал с масонскими письменами. Клинок передавали из поколения в поколение — по слухам, это было оружие Джорджа Вашингтона. Геркулес хранил кинжал под кроватью по одной лишь причине — чтобы какой-нибудь санитар не стащил. Кинжал предназначался в подарок сынку Плута, но об этом в суматохе как-то забылось. Последнее время память была ни к черту, да и все остальное тоже.

В коридоре раздались шаги, и Геркулес спрятал кинжал под халатом. Два крепких санитара с креслом-каталкой появились в дверях. Бренда зачирикала о физиопроцедурах.

«Что-то меня мутит — кормят всякой дрянью», — подумал Геркулес, когда его катили по коридору.

— Милая, я знаю, вы настаиваете, чтобы вашу маму продолжали кормить через зонд, но она желает покинуть земную юдоль, — убеждала Бренда женщину в другом конце коридора.

«Какая, к черту, кормежка, — беззвучно возмутился Геркулес. — Вы бы ей хоть воды дали. Она страдает не от слабоумия, а от обезвоживания».

Они миновали кабинет физиотерапии: впереди были двойные двери выхода, а за ними — парковка, на которой поджидала «скорая».

— Вы куда меня тащите? — спросил Геркулес, но санитары швырнули его на носилки в машине, где уже ждал блондин со шприцем. Двери тут же закрылись, и машина тронулась.

— Какая досада, что мы разминулись с доктором Йитсом, — сказал неизвестный. — Может быть, вы нам подскажете, куда он направился?

Геркулес молчал. Халат был мокрый — похоже, он обмочился. Не мудрено, ведь другой пациент «скорой» — скрученный ремнями Дэнни Зи, с распахнутыми от ужаса глазами и кляпом во рту.

— О ком вы, доктор? И скажите, ради Бога, куда мы едем?

— Покататься, Геркулес, — ласково ответил неизвестный. — Если вы мне поможете, я вас отпущу, а если нет — придется разделить участь вашего дружка.

Дэнни Зи завизжал: длинная игла воткнулась ему в шею.

— Тело надо беречь, — приговаривал доктор, нажимая поршень шприца. — Поэтому я только расплавлю тебе мозги.

Конференц-зал отеля «Хилтон»

Джорджтаун, Вашингтон

— Вчера по дороге на Капитолийский холм мне пришла в голову забавная мысль.

В зале вашингтонского «Хилтона» раздались смешки. Серена Сергетти обращалась к столичной журналистской братии за ужином для прессы накануне ежегодного молитвенного завтрака с президентом.

— Недавно я делала доклад о правах человека в Китае, вернее, об отсутствии этих самых прав, когда речь идет о трансплантации органов. И вдруг поняла, что китайцы в общем-то правы.

Зал притих, нестройно звякнули о посуду вилки — журналисты трудились над ассорти мясных и рыбных блюд. Серена стояла перед ними словно посланница Христова, которой следовало выполнить нелегкую задачу — скрыть преступление, совершаемое во благо государства. Ощущение вины было просто невыносимым.

— Человек живет примерно восемьдесят лет, а государство существует вечно, а значит, государство должно приложить все усилия для достижения так называемой высшей цели, — пояснила она. — Однако же если душа бессмертна, как убеждал нас оксфордский профессор Клайв Льюис, то жизнь государства по определению конечна, то есть права личности первостепенны.

Серена с волнением поглядывала на часы. Спецслужбы вот-вот начнут прочесывать отель с