разобраться в характере этой женщины.

Она чопорная моралистка. С пуританскими убеждениями. Черт возьми, у нее столько всего «не так», что совершенно непонятно, почему он думает о ней по сто раз на день. Почему его должно волновать ее мнение о нем? Почему его должно так задевать, что ей за него стыдно?

Вот ведь задевает, с раздражением думал Флинн. Это потому, что Молли — как и малыш — напомнила ему о том, что тяжелым грузом давит на его совесть. Он ни за что не хотел стать таким, как отец. Возможно, у него была та же самая неистребимая склонность к риску, но он считал, что организовал свою жизнь так, чтобы от этой черты его характера не пострадал никто другой.

Но вот все-таки кто-то пострадал. Болезненным доказательством был радостный смех малыша, доносящийся из-за закрытой двери на кухню. Он никак не думал рисковать жизнью ребенка. Никогда. Причинить боль Молли у него тоже и в мыслях не было, но он не мог отрицать, что толкал их отношения на такой путь, где такое могло случиться.

Молли зря тратила на него свои душевные силы. Волна стыда накатывала на него каждый раз, когда он заглядывал в зеркало. Трудновато будет заработать ее уважение, пока он не разберется сам с собой. Но сейчас это упражнение в самоизобличении не вело ни к чему. Он осознавал, что его характер нуждается в большой ревизии, но все эти жгучие вопросы просто мешались у него в голове.

Когда Флинн открыл глаза — прошло ведь не более минуты? — все в комнате сделалось другим. Сначала его поразила глубокая тишина: всего несколько секунд назад он слышал, как Молли и Дилан смеются на кухне. Потом его сознание начало фиксировать и другие странности. Лампы были выключены. Он сам был укрыт одеялом цвета слоновой кости, из-под которого торчали его голые ступни: одеяло было явно коротковато. В желудке бурчало от голода, шея затекла, но чудовищная головная боль от недосыпания прошла.

Флинн вскочил на ноги, едва не опрокинув лампу. Где же Дилан? Где Молли?

Единственной комнатой, которую он видел накануне вечером, была гостиная, но вычислить расположение остальных оказалось довольно легким делом.

За кухней шел холл; ванную можно было определить по запахам — абрикосовый шампунь, крем для рук, знакомый аромат ее духов. Дальше была только еще одна комната; дверь в нее была приоткрыта.

Поколебавшись, он заглянул внутрь. Хотя неясный сумеречный свет размывал очертания предметов, видно было довольно хорошо. Он не слышал, как Молли двигала мебель, но ей явно пришлось это делать. Ночной столик был выдвинут и стоял перед комодом. Двуспальная кровать была придвинута вплотную к стене, и Дилан был надежно устроен между стеной и телом Молли.

Флинн обвел полутемную комнату взглядом, отмечая подробности. Цифровые часы, показывающие 5.45 утра. Лифчик, свисающий со стула. Мебель «чердачного» стиля — полный разнобой. Шелковые розы в вазе, шторы в оборочках… и сбившееся пушистое белое покрывало.

Его взгляд остановился на Молли, словно притянутый магнитом. Малыш был закутан в груду одеял, чего нельзя было сказать о ней. Она напоминала лесную нимфу. Нежная ткань ночной рубашки ласково струилась по телу, спускаясь во впадину поясницы и обрисовывая холмики ягодиц. Ее ноги были обнажены, волосы взлохмачены, а одна тонюсенькая бретелька рубашки соскользнула вниз по руке, обнажив жемчужно-белое плечо…

Флинна мгновенно обдало жаром желания. Беги отсюда! — приказал он себе. Ты ведь нашел тех, кого искал, и точно знаешь, что они оба целы и невредимы.

Но здесь, в этой спальне, ужасно холодно. Ему захотелось укрыть Молли одеялом. Едва он наклонился над ней, как Молли вдруг полуобернулась. Его глаза скользнули в вырез ночной рубашки, где уютно покоилась полная грудь. Флинн, завороженный, забыв о всяких приличиях, уставился на нее. Вдруг ресницы Молли дрогнули, и она широко распахнула глаза.

— Эй, привет! — хрипловатым шепотом произнесла она.

— Привет. — Его голос прозвучал не менее хрипло. Но по совсем другой причине. Молли просто еще не до конца проснулась, а у него… Господи, как бы ему хотелось, чтобы Молли всегда просыпалась рядом с ним! Теплая, обнаженная, с неуверенной после сна улыбкой и радостным приветствием. — Привет, — повторил он. — Я вовсе не планировал так отключиться вчера вечером.

— А я, откровенно говоря, планировала, что именно так и произойдет. Но надеялась, что до того успею тебя покормить. — Она протянула руку, чтобы прикоснуться к его руке, словно такое проявление нежности было У них самым обычным делом. У нее на лине играла полусонная улыбка. И она, похоже, не понимала, что от вида, открывающегося ему в вырезе ее ночной рубашки, у него пересыхает в горле. — Ты спал хорошо?

— Как убитый.

— Вот и славно.

— Прости меня: я так быстро отключился.

— Ничего страшного. Я знаю, что ты был вконец измотан. И без устали винил и казнил себя без суда и следствия. — Она сонно зевнула. — Больше так не делай.

— Я… ладно, хорошо. — Он попытался высвободить руку, однако ее теплые пальцы лишь крепче сжали его ладонь.

— Что, уже пора вставать?

— Нет, можешь спать дальше, Молли.

— У тебя волосы торчат во все стороны. Довольно глупый вид.

— Я только что встал.

— И ты выглядишь очень сексуально. Наверное, многие женщины говорили тебе, что по утрам ты выглядишь невероятно сексуальным?

— Ну, не знаю. Нет. — Он прочистил горло. Молли, похоже, еще не проснулась окончательно, иначе она не стала бы говорить с ним так… будто с любовником. — Если ты закроешь глаза прямо сейчас, то снова заснешь и сможешь спать еще целый час.

— Ладно, — пробормотала она, — только сначала поцелуй нас. Без поцелуя я не усну.

Вот черт! Он не думал, что Молли говорит это серьезно. Слишком уж похоже на какую-то Детскую фразу, которая настолько внедрилась в подсознание, что выскочила у нее сама собой в этом полудремотном состоянии. Он Решил, что если подтянет одеяло повыше и кроет от глаз соблазнительную картину, то Может без опаски поцеловать Молли. Один раз, легонечко.

Он наклонился к ней. Неуверенная улыбка исчезла с ее губ. Ее глаза встретились с его глазами, их взгляды скрестились, и ему вдруг показалось, что ее полусонное состояние могло быть притворным. Он раньше уже видел у нее это выражение — немного испуганное, немного неуверенное — в те разы, когда целовал ее до этого, и флюиды желания электризовали воздух между ними.

Она подняла руку, и треклятое одеяло опять соскользнуло. Ее рука обняла его за шею, потянула вниз, ближе к ней.

— Па! — прорезал тишину детский голос.

Флинна словно ударило током. Словарный запас малыша до сих пор не включал такого слова.

А Дилан тем временем быстренько выпутался из одеял и уже стал переползать через Молли. К нему. И снова радостно завопил:

— Па!

— Молли! Поторопись! — Уже иду. — Молли вбежала на кухню, поправляя чулки. Она в рекордное время надела синий в полоску костюм, но не успела еще нанести макияж. И остановилась как вкопанная, когда увидела накрытый Флинном стол. — Боже мой, я думала, что ты просто сваришь кофе и покормишь малыша. Тебе не стоило так беспокоиться.

— А вот и стоило. Я подумал, что для поддержания сил тебе нужен плотный завтрак, ведь я лично знаком с тем эксплуататором, на которого ты работаешь. И я должен был поблагодарить тебя за ночлег. Завтрак подан, осталось лишь уточнить, как ты обычно пьешь кофе?