республики. В нем пять типографий, и они день и ночь печатают книги, но там… там, кто проведет индейца внутрь Коннектикута, платит штраф в сто фунтов стерлингов, кто даст индейцу приют у себя — за каждый час вносит по четыре шиллинга, продавший краснокожему ружье штрафуется на десять фунтов, за меру же водки — сорок шиллингов…

— Бостонцы служат единому Маммоне, — ответил Баранов, угадывая в ирландце фанатичного католика и человека, недовольного квакерской нетерпимостью граждан американской республики. — Они, слыхал я, выгоняют из города католицких духовных, а ежели изгнанный еще появится, — смертью карают.

— Бостонцы — те же англичане! — с горечью заключил О'Мор. — Свобода и права существуют только для них, другим они не нужны… Позволю себе надеяться, господин губернатор, что вы поможете мне заменить сломанную мачту, запастись водой и провизией на обратный путь хотя бы до Макао? На судне есть много товаров — вы посетите меня завтра? — что-нибудь из них пригодится и вам…

— Ладно, господин арматор, придумаем, как помочь вам! — просто ответил правитель, который и сам испытывал немалые затруднения в прокормлении своего отряда. — Пока суд да дело, я дам свежей рыбы…

Запасы пресной воды на парусных судах были всегда предметом больших забот капитана, а запастись провизией у безлюдных берегов американского северо-запада случайно попавшему туда кораблю было и того труднее, почти невозможно из-за враждебности воинственных и свирепых индейцев, живших на побережье. Помочь храброму и честному мореходу правитель считал для себя делом чести и немалых выгод для русских интересов, когда завяжутся торговые связи с могущественной Ост-Индской компанией.

Перед закатом солнца О'Мор направился на свое судно. Его провожало несколько байдар, груженных мясом и рыбой. На судне, стоявшем в заливе без единого огня, и в затихшем русском лагере на берегу люди долго следили за беспокойными яркими сполохами зарниц на далеком севере. Но ночь, американская дикая ночь, прошла спокойно, ничем не выдав затаившейся в ее мраке вражды к самоуверенным пришельцам.

Подымаясь с востока, солнце поздно появилось из-за высоких гор побережья. С первыми лучами, упавшими на воды океана, Баранов стал собираться с ответным визитом на «Феникс».

Перед отъездом он подозвал Куликалова и поручил ему с отрядом стрелков, обслуживавших питание флотилии, набить десятка два-три оленей и горных баранов, заготовить солонину для отправки на корабль. Лур-кай-ю получил приказание наловить и завялить пудов сто палтусины. Пуртов был оставлен начальником лагеря. Он должен был найти, срубить и доставить на берег дерево для мачты.

Когда бот правителя подплывал к «Фениксу», двадцать четыре пушки с обоих бортов фрегата дали залп… «Измена! Чище Кокса сработал!» — подумал ошеломленный неожиданностью Баранов и тут же до замешательства устыдился своей мысли, когда увидел на шканцах знакомую фигуру в черном камзоле. О'Мор приветливо махал шляпой. С кормы на бизань побежал, разворачиваясь по ветру, большой флаг Ост-Индской компании, а следом серебристый вымпел с родовым гербом владельца судна эсквайра О'Мор.

— Господин губернатор, вы у себя дома! — приветствовал поднявшегося на палубу Баранова ирландец. — Через год кончается мой контракт с Ост-Индской компанией, и я, если пожелаете, в вашем распоряжении…

— Франц Лефорт и Патрик Гордон были первыми генералами у великого государя Петра Алексеевича, Витус Беринг справедливо разделяет славу открывателя сих мест совместно с Алексеем Чириковым. Вам найдется много дела, господин арматор, на службе российской, — уверенно ответил на приветствия Баранов, мгновенно оценив выгоды привлечения на службу российской купеческой компании такого смелого и знающего морехода.

Черный пес ростом с доброго теленка, с курчавой короткой шерстью, стоял около О'Мора и своими желтыми дикими глазами недружелюбно глядел на появившихся незнакомых людей. Когда кто-нибудь из них слишком близко подходил к хозяину, пес в беззвучном оскале клыков порывался вперед.

— Аши, Саргач! — каждый раз останавливал пса О'Мор.

— Свирепый барбос, вот бы мне такого, — сказал Баранов и, поймав настороженный взгляд желтых глаз собаки, подошел к ней и положил руку на широкую голову. Собака отодвинулась, оскалив зубы, но не укусила протянутой руки.

— О-о! — удивленно воскликнул О'Мор. — Первый раз вижу, чтобы Саргач безнаказанно позволил чужому человеку погладить себя… Я готов с радостью презентовать его вам, господин губернатор! Он плохо переносит море и не ладит на судне ни с кем, кроме меня и Чандры.

— Приму с охотой, — отвечал через Ларкина Баранов. — В моей жизни такой друг сгодится!

После осмотра судна, блиставшего чистотой и порядком, откушав в каюте арматора черного кофе с ромом, Баранов съехал на берег. Куликалов, уходя со своими индейцами, предупредил правителя о необходимости соблюдать осторожность, так как охотники, ходившие накануне в лес за мясом для партии, заметили следы большого отряда немирных индейцев колошей, пробравшихся, возможно, от Якутата, но обнаружить их не смогли. У чугачей были старые счеты с колошами, и они имели все основания опасаться нечаянной встречи с кровными врагами. Отсутствие Измайлова, отправленного на юг вдоль побережья, также тревожило Баранова: по его расчетам «Симеон» давно должен был прибыть к условленной встрече в заливе Нучек.

Старый компанейский шкипер Измайлов юношей, лет двадцать пять назад, участвовал в камчатском мятеже Беньовского, и когда Беньовский, напористый авантюрист восемнадцатого века, добравшись до Мадагаскара, бросил соблазненных им людей ради того, чтобы стать царьком какого-то туземного племени, Измайлов пробрался во Францию. Во Франции через русского посланника князя Куракина выпросил себе помилование и вернулся в Россию. В России его простили, но отправили выслуживать прощение на Камчатку. На Камчатке Измайлов встретился с Шелиховым, а тот принял постаревшего морского волка на службу компании. Баранов ценил опыт Измайлова, но неустанно корил его за приобретенную в былых скитаниях страсть к пьянству и, посылая в экспедиции, всегда побаивался новых «авантюр» беспокойного моряка.

По возвращении в лагерь, из которого в этот день высылали людей только на рыбную ловлю, — правитель не хотел обнаруживать пред иностранцами пушные богатства Нучека и его окрестностей: «не соблазняй, да не соблазнится», — Баранов выставил на ночь усиленные караулы и дважды до рассвета самолично проверял их. Но и эта ночь прошла спокойно. Стоявшим в караулах американцам казалось, что они слишком часто слышат хриплое карканье ворона и зловещее подвывание аляскинского волка. Однако правитель не склонен был поощрять мрачные опасения островитян, боявшихся и не любивших леса.

Весь следующий день на фрегат доставляли воду. Набирать воду приходилось из ручья в полуверсте от лагеря, где она собиралась в естественном гранитном водоеме. Поэтому набирать и доставлять воду к берегу можно было только в небольших бочонках. На берегу ее переливали в тяжелые морские бочки корабля, бочки, укрепленные на байдарах, попарно связанных толстыми шестами, подвозили к «Фениксу» и там, поднимая талями на палубу, скатывали в трюм. Алеуты, которые выдерживали без еды и питья по двое суток беспрерывной гребли на байдарах в открытом океане, оказались совсем не приспособленными к такому труду. Приставленные к этому делу, они выполняли его медленно и неохотно.

— Скажите проворней капитану, что я приехал кофе пить! — весело кричал Баранов наблюдавшему за приемкой воды боцману, поднимаясь с неотлучным при нем Ларкиным на палубу по трапу. — За барбоса калым привез! — улыбнулся он вышедшему навстречу О'Мору, передавая ему связку превосходных шкур морских котов. — А песика заберу перед уходом вашим в море, чтоб не скучал по старому хозяину.

— О, зачем же, господин губернатор… Вы слишком по-царски отдарили меня — собака хороша, но цены этих мехов не стоит! — благодарил Мор и увел правителя в каюту пить кофе.

Аравийское кофе, напиток по тем временам редкий, а на диком американском побережье и совсем