— О-о! Кто же признал вашу географию? — заносчиво удивился Бентам.

— Мы и кого это касается! — внушительно ответил мореход.

— Ага!.. Понятно, понятно… Спорить не о чем, мы еще будем иметь время договориться о наших общих интересах в Восточной Азии, — предупредительно согласился Бентам. — А пока, до времени, которое не за горами, меня интересует — говорю прямо, как деловой человек с деловым человеком, — сколь долго вы думаете пробыть в Америке? Как представитель интересов… — Бентам замялся, — Гудзонбайской компании… мы…

— …пришли на Аляксу позже русских, а есть тоже хотим! — договорил за него Шелихов. — Что же, мы супротив того не пойдем, ставьте домы и хозяйничайте…

— Прекрасно сказано! Ха-ха! Значит, по рукам? — удовлетворенно загоготал Бентам, довольный легко и быстро одержанной, как он думал, победой. — Мы хотим договориться о взаимной пользе и деловом купеческом сотрудничестве.

— Почему не договориться — места для всех хватит, уживемся: и худой мир лучше доброй ссоры, — подтвердил Шелихов и встал, решив оставить последнее слово за собой. — Прошу прощения: заботы призывают, не своей охотой прерываю беседу…

Меневский так долго и длинно переводил его реплику, а глаза Бентама так оживились, что мореходу стало ясно: толмач — отличный осведомитель и рассказывает о столкновении с храпами, о затруднениях в погрузке, о чем он, конечно, сразу же пронюхал при высадке на берег.

— Я, кажется, смогу вам представить еще более убедительное доказательство выгод взаимной дружбы, — выслушав Меневского, сказал Бентам после минутного раздумья. «Угадал, — оказывается, мне и толмач не надобен!» — самодовольно подумал Шелихов. — Вы дадите мне корабельного мастера, лес и десяток плотников поставить новые мачты, а я, — продолжал Бентам, — я передаю в ваше распоряжение пятьдесят человек из моего экипажа до окончания погрузки.

— Не осилят… лихие буруны, — счел нужным заметить на это Шелихов, чтобы прикрыть, как он обрадован предложением, позволяющим ему выйти победителем из столкновения с охотскими варнаками, вознамерившимися заставить его плясать под свою дудку.

Когда на следующий день старик Кузьмин поднялся на искалеченный клипер Бентама в окружении своих плотников-устюжан, вооруженных единственно заткнутыми за кушак топорами, полковник, выйдя к ним навстречу в расшитом всеми цветами радуги мундире, был неприятно удивлен бедностью их снаряжения.

— Шелихов, как и следовало ожидать, обманул нас, прислал людей дрова колоть…

— Скажи ему: пусть за нас не болеет, чем работать будем, — с сердцем отозвался Кузьмин, когда Меневский спросил старика, справится ли он с восстановлением рангоута судна одними топорами. — Его дело принять или охулить нашу работу…

Кузьмин в сопровождении своей безмолвной команды внимательно осмотрел повреждения судна, дважды прошагал по его длине и ширине, прикинул веревочкой объем застрявших в гнездах комлей мачт и, не задав ни одного вопроса хозяину, съехал на берег со всеми своими «дроворубами», ничем не обнаружившими интереса к предстоящему делу.

Светлобронзовые канаки и желтые малайцы из экипажа «Леди Анна Бентам» даже в трудных условиях Охотска оказались превосходными грузчиками. Инстинктом людей, рожденных на море, они успешно преодолевали каменные западни охотского бара. Шелихов был в восхищении от их четкой, слаженной работы — в три дня беспорядочно сваленные на берегу грузы были переброшены на «Святителей», а он избавлен от унизительной, а может быть, и роковой необходимости задержать отпуск корабля в Америку и отсрочить свой отъезд в Иркутск и предстоящую поездку в Петербург, от которой ожидал решения судьбы всего дела.

Перед самым отходом «Святителей» Шелихов убедился, что затруднение в людях для пополнения экипажа корабля и подкрепления сил оставленных в Америке промышленников все же стоит перед ним без надежды на благоприятное разрешение: храпы не показывались и ничем не обнаруживали прежнего намерения переселиться в Америку.

— Сходи в кабак, прихвати с собой Захарыча, — подозвал Шелихов Деларова, метившего оставленные на берегу тюки и ящики, — объяви дуракам, что сегодня до вечера последние контракты подписываю. Кто поутру, скажи, с остаточной ходкой на «Святителей» с записью не явится, — Шелихов махнул рукой, — пусть на себя пеняет, а я обойдусь, за уши к говядине тащить не буду…

Храпы отсиживались в кабаке Растопырихи. С чувством острой злобы смотрели они на непереносимое зрелище, как чужими руками производилась погрузка, и еще более тягостно и обидно становилось от сознания своего бессилия сломить торжество купеческого кулака. Поэтому, когда Деларов и Пьяных появились в кабаке, храпы встретили их с едва сдерживаемой враждебностью.

— Отстань, Захарыч, наскучило! — послышались нарочито равнодушные голоса храпов, едва Пьяных начал рисовать им выгоды, если они примут предложение Шелихова. — Вот как сыты байками твоими!.. Раскрылись наши глазыньки на хозяина твоего! — сказал находчивый на слово и жест Неунывайка, промяв себе руками горло, а потом и протертые на заду штаны. Круто вдруг повернулся к Деларову и совсем уже злобно прикрикнул: — А ты, купчина, и вовсе говорить не моги, уноси ноги, пока цел!..

Шелихов, когда узнал, чем кончились переговоры, помрачнел. Но тут подвернулся Меневский, который, полагая, что речь идет о найме матросов, посоветовал:

— Попробуйте закинуть словцо о своей беде полковнику. Он так к вам расположен, что не упустит случая доказать свою дружбу уступкой на переход через океан десятка-другого превосходных матросов.

Бентам же, выслушав Шелихова, живо отозвался:

— A friend in need is a friend indeed.[33] В этом вы теперь, надеюсь, убедились, мой дорогой друг! Я оставляю на вашем корабле двадцать канаков, лучших матросов в мире, с Меневским во главе, без него они не будут понимать вас… Ваш корабль и я, мы пойдем вместе до вашей фактории на Кадьяке, после высадки я заберу своих людей… О-о, я охотно пожертвую пару дней, чтобы лишить вас права сказать, будто я отказался быть вашим гостем, — любезно отвел Бентам какие бы то ни было возражения Шелихова против появления в кадьякской крепостце непрошеных гостей.

Шелихов прекрасно понял ход англичанина: Бентам хочет лично проверить полученные от Меневского сведения о боевой способности русских укрепленных поселений, их вооружении и настроении людей. Вместе с тем отказаться от удовольствия видеть у себя такого «друга» в данный момент мореход не находил предлога.

Уверенный в предопределенных самим господом богом преимуществах английской цивилизаторской миссии на всех морях и континентах земного шара, Бентам считал Шелихова за удачливого, хотя и недалекого, подражателя дел великих людей «владычицы морей» — Британии. Чтобы доказать эту несомненную для каждого британца истину, Бентам готов был дать наглядный урок и выручить морехода из таких пустячных, по мнению англичанина, затруднений, как нелады с докерами Охотского порта, этой нелепой «бородавки», обнаруженной Бентамом на небезынтересном для Британской империи краю земли.

Так или иначе, соглашение, предваренное ночной беседой Шелихова с отбывающим в Америку новым правителем российских владений Деларовым — «всякой ценой не допустить англичан до обозрения нашего расположения на Кыхтаке», — состоялось.

Отправление «Святителей», как ни хотел Шелихов увидеть парус исчезающим в серой дымке горизонта, пришлось задержать из-за неготовности бентамовского клипера: дружба обязывает. Шелихов налег на Кузьмина. Наконец медленно поспешающий старик Кузьмин со своими устюжанами пригнал «плавуном» к обезглавленному кораблю обтесанные на берегу и размеченные на крепление будущих парусных ярусов две огромные лесины, с помощью лебедок поднял и укрепил на груди «Леди Анны» основной костяк мачт и в два дня, работая ночью при свете скупых фонарей, установил стоячий рангоут и сложный подвижной такелаж корабля.

— Несравненный ship-builder,[34] и место ему в доках Фальмута.[35] У людей его золотые руки… Признаюсь, я был далек от мысли найти в дикой Татарии таких… Чудо! — восторгался Бентам после тщательного и придирчивого осмотра восстановленного рангоута и такелажа судна. — В фальмутских доках не сделали бы лучше! Поднести русским мастерам по стакану рома и выдать по гинее