присоединенных к России государственным разумом и усердием ее отважнейших сынов.

Таково логическое завершение екатерининской политики равнодушия и даже враждебности к шелиховской Америке, когда она находилась в самой золотой поре детства и когда Шелихов изо всех сил боролся за нее — за эти новорожденные владения России.

Звездистый бостонский флаг, появившийся в прериях Миссури, в шелиховские времена был невидим с берегов Тихого океана. Единственным представителем «бостонцев» и скромнейшим тогда соседом русских оказался некий мистер Астор. Браконьеров, работавших на Астора, русские уже не раз выгоняли из своих промысловых вод без увечья, хотя знали, что приказчик укрепленной фактории на реке Колумбия — «Астории» — датчанин Бенсон добывает у индейцев пушнину обменом на порох, пули, огнестрельное оружие. И не русские, а англичане через девятнадцать лет после смерти Шелихова сожгли «Асторию» и заставили преемника Бенсона мистера Хольта искать приюта и спасения у русских в Ново-Архангельске на Ситхе.

Наибольшие опасения внушала Шелихову Англия: ее Гудзонбайская компания с американского материка и Ост-Индская с моря. Корабли Ост-Индской компании все чаще появлялись в водах Америки, заходили на Камчатку и даже в Охотск. Шелихов хорошо представлял себе неисчерпаемые сокровища и мощь, таившиеся в необозримых пространствах Сибири и ее восточных окраин. Иностранцы, с горечью думал он, понимают это лучше тех расшитых золотом кукол, что сидят у власти в Петербурге. Предложение арматора Дойбла — не что иное, как мысли и планы самого Шелихова. Шелихов уже десять лет безрезультатно ищет им внимания и поддержки, — и что же? Неужели придется отступиться? Нет, надо действовать. Но как действовать, что делать, когда он связан по рукам и ногам, когда в его собственный дом — подробностей он еще не знает — мог ворваться казак из диких бурят и безнаказанно застрелить обретенного им даровитого зодчего…

Шелихов при воспоминании о том, что он, вернувшись домой, не найдет Ираклия в живых, сжал кулаки и в страшной ярости заскрипел зубами. И в этот момент в избу вошел асессор Кох. Глядя на морехода, Кох в испуге даже остановился. Но следовавший за Кохом хорошо выбритый, хотя и одетый в бродяжное тряпье человек, явно нерусского облика, не смутился. Он скорей с любопытством смотрел на морехода.

— Так можно получить зубной боль, Грщорий Иваныч! — нашелся Кох и, оправившись, кивнул на приведенного человека. — Привел очень нужного вам человека. Прибыл в мое распоряжение с наилучшими рекомендациями… Капитан-лейтенант Монтегю граф Сандвич! Вы столько просили меня давать вам опытных навигаторов…

— Откуда? — спросил Шелихов.

— Из Петербурга, — спокойно, с сильным иностранным акцентом ответил капитан-лейтенант граф Сандвич.

— Где служить изволили?

— Э-э… гм… в Черноморском флоте…

— Должен предупредить немножко, — поспешно вмешался Кох. — У господина графа вышла маленькая, совсем чуть-чуть, неприятность. Завистники обвинили его… гм-гм… в излишнем любопытстве. Адмирал Мордвинов сделал из мухи слона: обвинил господина Монтегю по службе в Черноморском флоте в шпионстве… страшно сказать — в пользу Турции! Графа, конечно, судили и приговорили к смертной казни, но матушка-государыня, переговорив с английским посланником, сочла возможным смилосердствоваться и, лишив чинов, сослать в Охотск… И вот граф Сандвич прибыл, имея наилучшие рекомендации… Все пустяки! Я уступаю вам, Григорий Иваныч, господина графа капитаном на любой ваш корабль…

Первым побуждением Шелихова было выгнать обоих наглецов, но он сдержался.

— Нет ваканций и кораблей нет, а будут — потолкуем, и ежели патент есть, почему не предоставить, — с наигранным простодушием ответил Шелихов.

— Я полагал, если я рекомендую… Смотрите, не пришлось бы пожалеть, господин Шелихов, — многозначительно и гнусаво проговорил Кох и, даже не откланявшись, вышел вслед за шельмованным графом.

Вырядив караван с промыслом под началом Мальцева — караван должен пройти через Якутск и вверх по Лене до Иркутска, — Шелихов два дня потратил, чтобы уговорить Шильдса захватить его и спустить на «Фениксе» к Шантарам, в Удскую губу. Шильдс рвался к своей семье в Петербург, с тем чтобы до конца зимнего пути успеть хотя бы вернуться в Иркутск, а в навигацию 1795 года на том же «Фениксе» отплыть в Америку, служить в которой по контракту оставалось еще два года.

— Ну, гляди сам! — пригрозил Шелихов. — Тебе следует, как я прикидывал, с компании двенадцать тысяч. А кто их тебе без меня выплатит в Иркутске, с чем ты к семейству прибудешь? А ежели ты меня к Шантарам не доставишь, я и зазимовать где ни попадя могу… Гляди!

На участие Шильдса в плавании до Шантар Шелихов настаивал потому, что хотел снять надежную лоцию побережья Охотского моря к югу. Себя и помощника Шильдса, штурмана Толоконникова, он считал в этом деле малосведущими, Шильдс же был силен в навигаторских науках.

В конце концов Шилъдс сдался.

Плавание к Шантарам, в Удскую губу, на шестисотверстном расстоянии, из-за противных ветров затянулось до двух недель. Шелихов поселился в капитанской каюте вместе с Шильдсом и ни на шаг не отходил от капитана, наблюдая за приемами составления лоций.

— Я тоже домой поспешаю, а от дела не спешу… Мы помрем, а труды наши останутся! — примирительно утешал Шелихов Шильдса, неистовавшего из-за задержки в пути.

На пустынном берегу Удской губы Шелихов и Шильдс с помощью тунгуса проводника едва разыскали в чахлом березовом лесу поселок рыбаков-орочей.

Никаких средств передвижения, кроме легких рыбачьих лодок, у прибрежных орочонов не оказалось, но и на них они не соглашались доставить партию Шелихова — десять человек — в Удский острог, расположенный на реке Уди, верстах в полутораста от берега моря.

— Не вернемся ли в Охотск, пока «Феникс» не отплыл? — съехидничал Шильдс.

— Не препятствую! — ответил Шелихов. — Токмо денег, Яков Егорыч, до моего возвращения из Голикова не выжмешь, все едино дожидаться меня будешь. — И, с удовольствием отметив растерянность на лице Шильдса, сурово приказал: — Чтоб себя и людей не смущать, прикажи Толоконникову в обратный, а мы с тобой двинем сухопутьем… — «Шильдс и на сухопутье пригодится, — рассуждал Шелихов, — для верного решения землемерных задач», — и поэтому настаивал на его участии в своей землепроходческой разведке.

Через два часа «Феникс», дав прощальный выстрел из пушки, двинулся на север. Наполненные попутным муссоном белые паруса растаяли в тумане сентябрьского дня…

После отплытия «Феникса» орочи стали сговорчивее. Бедный род, разместившийся в десятке прутяных и обмазанных глиной хижин, испугался, что оставшаяся на берегу партия бородатых русских уничтожит их скудный запас рыбы на зиму. Несколько бутылок водки и одеяла, подаренные старикам, окончательно расположили орочей к мореходу.

На другой день утром шелиховцы были рассажены в три самые большие лодки. Ороч с шестом, стоявший посредине лодки, и другой на корме с веслом быстро и ловко гнали рыбачьи посудины вдоль берега Уди. Река медленно и лениво катила свои воды по тундровой равнине.

Орочи были неутомимы. После ночевки в показавшемся у реки ельнике ватажка Шелихова снова тронулась в путь, и к вечеру второго дня люди высадились под Удским острогом, что стоял на высоком берету убыстрявшей свое течение реки. Два топора, несколько папуш табаку и бутылка водки развеселили удских орочей, надолго оставили среди них память о необыкновенном, добром и щедром русском «купезе».

Тунгусы-нанайцы на оленях под седлом, кладь — на вьючных, доставили Шелихова и его людей на Зейскую пристань и передали их своим сородичам для дальнейшего движения через хребет Нюнжа на Албазин. От Албазина тропы русских землепроходцев — нет нужды, что были они трудны и опасны, — вели на Шилку и дальше на Читу. Все особенности пути и важные точки были отмечены астрономическими выкладками и наблюдениями Шильдса. Приглядываясь к его возне, Шелихов еще и еще хвалил себя в душе за предусмотрительность.

С Читы через Кару, страшную каторжной стражей и ее нравами, шел тракт на Верхнеудинск, по