- Ну, хорошо, - проговорила Пьяшка, подпрыгивая от нетерпения. - Стой там, у пруда, я приведу, как пообедают… Провал бы тебя взял, право! совсем замучили…
Последние слова относились, кажется, к Анисье Петровне, голос которой снова раздался в доме. На этот раз Иван не дожидался уже возвращения Пьяшки: он поспешил пройти стороною мимо двора, миновал гумно и, придерживаясь к плетню, обогнул дальнюю часть сада; подойдя к пруду, оглянулся он на стороны, улучил минуту и перемахнул через плетень. Сад был так густ, что, глядя на него из дома, не было возможности видеть, что происходило в десяти шагах. Место, выбранное
Иваном, приходилось уже к концу сада: оно было совершенно безопасно. Иван притаился в кусты малины и стал дожидаться.
Час спустя после того, как Пьяшка рассталась с Иваном, на крылечке барского домика показалась Наташа. Полное, свежее лицо ее дышало оживлением; грудь волновалась; светлые глаза с любопытством устремлялись к саду. При всем том, идя по двору, она заметно задерживала шаг: глядя на нее из дома, могло казаться, что она так себе ходит по двору и сама еще не знает, идти ей в сад или на гумно. Но Пьяшка, сопровождавшая Наташу, сильно ее выдавала: Пьяшку с ног до головы подергивало от нетерпенья; она то и дело подталкивала барышню под локоть и так выразительно кивала ей на калитку сада, что сам полуслепой Дрон (единственное мужское лицо в дворне Ивановой) мог бы заподозрить и барышню и Пьяшку в каком-нибудь заговоре.
- Пьяшка, я, право, боюсь… - проговорила Наташа.
- Вот! чего бояться? Идите знайте, идите…
- Да ты мне скажи только, кто там? Кто дожидается?
- Ничего не скажу… идите только - сами увидите!.. Поскорей теперь завертывайте в калитку… скорей! теперь никто не смотрит.
- Пьяшка! Пьяшка! - неожиданно прокричала Анисья Петровна, высовываясь из окна.
В эту минуту Пьяшке легче бы, кажется, было получить удар палкой; скрыться или показать вид, что не слышит, не предстояло возможности: Анисья Петровна стояла в окне; Пьяшка сделала отчаянный жест и поплелась к крыльцу.
Наташа отворила калитку и вошла в сад. Она подвигалась еще медленнее, хотя тетка не могла теперь ее видеть. Наташа далеко не была нежной, нервозной девушкой, способной обмирать от впечатлений, подобных тому, которого ожидала; но впечатление было для нее ново, и ею невольно овладевали робость и смущение. Она шла, опустив глаза в землю; в походке ее проглядывала умышленная вялость и сонливость: ей, очевидно, показать хотелось, что она ничего не подозревает, а идет к пруду, потому что ей так вздумалось. Шорох в кустах заставил ее приподнять голову.
Увидав Ивана, она раскрыла удивленные глаза и отступила: видно было, она ожидала встретить совсем не столяра; в первую минуту она даже несколько испугалась, но улыбка на лице парня ободрила ее.
- Что ты? - спросила она.
- Так и так… к вашей милости, - проговорил Иван, покашливая в руку.
Он казался еще более смущенным и испуганным, чем сама барышня.
- Так и так, сударыня… сделайте вашу милость… заступитесь! - повторил
Иван, низко кланяясь и ободряя себя новым кашлем.
- Чего тебе? Если можно, я рада сделать.
- Можете, сударыня! все это в вашей власти! Затем, собственно, вас и утруждаем…
- Ну, чего тебе? - произнесла Наташа, выказывая нетерпение обманутого чувства.
- Вам известно, сударыня, сюда, в луг, крестьян недавно переселили.
- Да, знаю…
- Так вот у той бабы… Катериной звать… дочка находится… живет она в батрачках у вашего мужичка Андрея…
- Знаю… хорошенькая такая…
- То есть… гм!.. не то чтоб гм! как вам, впрочем, будет угодно… Так и так, сударыня, сделайте вашу милость, заступитесь…
- Да в чем же заступиться? Я, право, не понимаю…
- Очень, то есть, обижены… сродственники, то есть, девушки этой… оченно обижаются. Я из ихних же мест, так они мне все это, примерно, сказывали: очень, говорят, обижены Карякиным…
- Федором Иванычем? - с живостью спросила Наташа.
- Федором Иванычем, сударыня… Сделайте такую божескую милость, запретите… вам стоит сказать ему - он все это сейчас, то есть, для вас оставит.
- Да что ж сказать-то?
- Да что, сударыня, проходу не дает девке! Обольщает ее всякими манерами… подсылает к ней этого Егора горбатого… то есть, такие дела…
- Лжешь! быть не может! Федор Иваныч не сделает этого! - воскликнула девушка.
Она тщетно старалась скрыть свое волнение; щеки ее пылали; в мягких, добрых глазах блеснула искра негодования; но глаза ее так же скоро потухли и помутились, когда Иван начал клясться, что все сказанное им была совершенная правда.
- Помилуйте, сударыня! Осмелился ли бы я говорить вам, коли бы не так было? - подхватил он, следуя за барышней, быстрыми шагами направлявшейся к забору, чрез который перелез Иван, - сделайте такую божескую милость, поговорите ему: он вас послушает…
