Сиена улыбнулся своей загадочной, медлительной улыбкой и отвернулся.

Барома послал за дочерью и приказал ей просить Сиену спасти ее жизнь.

Эмита пришла хрупкая, как колеблющийся тростник, прекраснее розы, расцветшей в зарослях чащи, и стояла перед Сиеной, глядя на него глазами лани.

– Эмита просит Сиену спасти ее и племя кри. – Сиена ждет,– отвечал раб.

Барома завыл от ярости и велел своим людям побить раба плетьми. Но бессильные руки наносили слабые удары, и Сиена смеялся над своими врагами.

Потом, словно дикий лев, посаженный в клетку, он повернулся к ним:

– Голодайте, собаки кри! Голодайте! Когда все кри падут, как листья осенью, тогда Сиена и его народ уйдут обратно на север.

Высокомерие Баромы оставило его, и на другой день, когда Эмита, бледная и слабая, лежала в хижине, и муки голода стали терзать его внутренности, он опять пошел к Сиене:

– Пусть скажет Сиена, чего он ждет.

Сиена выпрямился, и трепетное пламя северного сияния вспыхнуло в его глазах.

– Свободы! – Он произнес одно слово, и ветер умчал его вдаль.

– Барома уступает,– ответил враг и опустил голову.

– Пошли женщин, которые еще могут ходить и мужчин, которые могут ползти, по следам Сиены.

Потом Сиена пошел в хижину Баромы, взял чудесное оружие и, зарядив его и одев лыжи, исчез в белом лесу. Он знал, где найти оленей в укромных уголках леса. Он слышал самцов, бьющих копытами по оледенелому снегу и ударяющих рогами по стволам деревьев. Умные животные не позволили бы ему подкрасться близко, что должны были делать охотники, вооруженные луком, но Сиена издалека выстрелил в стадо. И, когда животные бросились прочь, поднимая снежные брызги, огромный черный самец остался лежать мертвым. Сиена преследовал спотыкающихся в сугробах оленей, и каждый раз, когда он мог догнать их пулей, он спускал курок.

Когда пять оленей были убиты, Сиена пошел обратно по своим следам и увидел, что почти все племя кри ушло за ним. Разрывая на куски мясо убитых животных, они плакали в безумной радости.

В эту ночь у хижин горели костры; над глиняными горшками поднимался пар, и буйное веселье царило в селении. И на следующий день охотился Сиена, и еще в течение десяти дней он уходил в белый лес со своей чудесной стреляющей палкой, и восемьдесят оленей пали жертвой его острого глаза.

Голод прекратился, и племя кри было спасено.

Когда безумные пляски и пиры кончились, Сиена пришел к хижине Баромы.

– Сиена уведет свой народ на север.

Но Барома, мучимый голодом, был не тем Баромой, который был сыт и не страдал. Все его коварство вернулось к нему.

– Сиена уйдет свободным. Барома дал слово. Но народ Сиены останется в рабстве.

– Сиена требовал свободы себе и своему племени,– сказал молодой вождь.

– Барома ничего не слышал о племени Сиены. Он не дал бы согласия освободить его. Довольно было свободы Сиены.

– Вождь кри искажает правду. Он знал, что Сиена не может уйти один. Сиена должен был помнить о вероломстве Баромы. Кри всегда были лжецами.

Барома с надменным видом стоял у костра. Возле него в освещенном кругу сидели старейшины, воины и женщины.

– Вождь кри добр. Он дал слово. Сиена свободен. Пусть он возьмет свою чудесную стреляющую палку и уходит на север.

Сиена положил ружье вместе с мешочками дроби и пуль у ног Баромы. Потом, скрестив на груди руки, он устремил взгляд вдаль, где была страна северного сияния и родное селение на берегах зеленовато-белой, шумной Атабаски, забытой богом реки.

– Сиена остается.

Барома вздрогнул от удивления и гнева.

– Сиена хочет посмеяться над словом Баромы? Убирайся вон!

– Сиена остается.

Взгляд Сиены и его твердый ответ заставили на мгновение замолчать вождя. Медленно Барома поднял вверх руки, и лицо его выразило молчаливое удивление.

– Великий Раб! – воскликнул он.

Так родилось уважение в душе вождя кри, и имя вырвавшееся из его злобного сердца, навсегда сохранилось в легендах народа Сиены.

Барома удалился в тишину своей хижины, старейшины и воины разошлись, оставив Сиену, подобного прекрасной статуе, с глазами, устремленными на далекий север, стоящим в свете костра.

С этого дня уже никто не пытался оскорбить Сиену словом, и его не заставляли работать. Он был волен ходить, куда захочет, и большую часть времени посвящал облегчению работы своих людей.

Лесные дороги были открыты для него. Он мог свободно ходить по селению кри. Если кто-нибудь из мужчин встречал Сиену, он уступал ему дорогу; если Сиена встречал женщину, она склоняла свою голову; если ему встречался один из начальников, он смотрел на него, как равный на равного.

Однажды в сумерки он столкнулся с Эмитой, и она остановилась, похожая на гибкий тростник, готовый сломиться от ветра. Но Сиена прошел мимо.

Наступила весна, за нею лето и осень. И снова ветер разнес далеко вокруг славу о Сиене. Чиппивеи приходили издалека, чтобы взглянуть на Великого Раба, и даже индейцы из племени Черной Ноги и из племени Желтых Воинов побывали в селении кри. К славе Сиены прибавилось почитание.

Но Сиена ходил среди своих людей, молчаливый и равнодушный к остальным, не покидая окрестностей селения своего врага.

– Сильный в плену у слабого,– говорили о нем.– Великий Раб, который когда-нибудь освободит свой народ и будет вождем могучего племени.

Однажды поздней осенью Сиена, размышляя, сидел в сумерках у порога шалаша Эмы. Никто из тех, кто приближался к нему в этот вечер, не нарушал речью его покоя. Снова Сиена слушал голоса ветра, молчавшие долгое время. Эго был северный ветер; он хлестал ели и стонал в темных соснах. Его холодное дыхание возвещало Сиене приближение зимы, и ему чудились в нем голоса, призывающие туда, далеко на север.

В темноте, когда селение спало, Сиена не спускал глаз с севера. И он увидел, как золотой столб, похожий на огромную стрелу и быстрый как она, взметнулся к зениту.

– Наза! – прошептал он,– Сиена видит.

Потом изменчивое северное сияние расцвело золотыми и серебряными полосами, лучами, розовыми, как перламутр раковины, цвета опала и пламенного солнечного заката; это были символы жизни Сиены с того момента, когда в реве бурной Атабаски расслышал он свое имя, до того еще далекого часа, когда он простится со своим великим народом и уйдет навсегда в обитель ветров.

Семь ночей Сиена бодрствовал в темноте, и на седьмую ночь, когда на севере погасли золотой огонь и серебряное сияние, он пошел от шалаша к шалашу, будя своих людей.

– Когда люди Сиены услышат звук выстрела, пусть они громко кричат: «Сиена убивает Барому! Сиена убивает Барому!»

Бесшумными шагами Сиена шел по селению, пока, наконец, не достиг хижины Баромы. Войдя, он нащупал в темноте рога оленя и снял стреляющую палку. На улице он выстрелил в воздух.

Подобно гремящей ракете, выстрел прорвал тишину ночи и эхом отозвался с утесов. Когда эхо замолкло вдали, Сиена издал победный клич воина, и во второй раз его враги услышали этот ужасный, протяжный звук.

Раздались пронзительные крики людей Сиены:

– Сиена убивает Барому!… Сиена убивает Барому!… Сиена убивает Барому!…

Враги кроу, разбуженные, подняли неистовый крик, скоро перешедший в оглушительный рев, потрясший воздух.

В то время, как кри оплакивали гибель Баромы и кричали в уши друг другу: «Великий Раб овладевает