Вглядываясь в будущее, он снова видел себя свободным и вождем, и печаль покинула его.

Опять он слышал ласкающие голоса. Мягкий ветер доносил до него песни сосен севера и топких болот и шум зеленовато-белой гремящей Атабаски.

Люди Сиены, видя своего вождя сильным и спокойным, терпеливо и с верой в будущее исполняли возложенные на них работы. Пока он был жив, победа Баромы была непрочна. «Сиена ждет» – были простые слова, сказанные им матери, и она повторяла их, как заповедь. Огонь в его глазах был подобен вспышкам северного сияния и рождал надежду в сердцах кроу.

Зимой, когда враги прятались в своих хижинах и на Сиену взваливали меньше работы, он расставлял на занесенных снегом тропинках капканы для серебристых лисиц и соболей. За длинные зимние месяцы он добыл много мехов, из которых сшил одежду, какая еще никогда не восхищала взора девушки. Семь ночей он хранил ее у себя, напряженно слушая голоса ветра. Седьмая ночь была праздником зимнего солнцестояния. И, когда у хижины Баромы вспыхнули факелы, Сиена взял одежду, медленным, величественным шагом приблизился к Эмите и положил одежду к ее ногам.

Темное лицо Эмиты побледнело, глаза засияли, как звезды, среди разлетающихся прядей волос, все ее тело задрожало.

– Раб! – вскричал Барома, вскакивая на ноги.– Подойди ближе, чтобы Барома мог видеть, какая собака посмела приблизиться к Эмите!

Сиена выдержал взгляд Баромы не проронив ни слова. Его подарок говорил за него. Презренный раб осмелился просить в жены дочь гордого Баромы! Сиена – молодой гигант – стоял озаренный факелами, и что-то было в нем, что заставило индейцев на мгновение почувствовать страх. Потом раздался общий крик возмущения.

Тилиманка, свирепый сын Баромы, натянул лук и пустил стрелу, которая вонзилась в бедро Сиены и осталась в нем, дрожа украшавшими ее перьями.

Подобно пантере, Сиена прыгнул вперед. Он поднял Тилиманку в воздух и потом, бросив его на землю и усевшись на нем, отнял у него лук. Сиена издал протяжный победный клич воина своего племени, который не раздавался уже сотню лет, и этот ужасный звук заставил оцепенеть его врагов.

Потом он извлек стрелу из бедра, вложил ее в лук и, направив отравленный конец в голову Тилиманки, стал натягивать тетиву. Он сгибал крепкое дерево до тех пор, пока концы его почти встретились,– для чего нужна была огромная сила,– и стоял так, напряженно вытянув бронзовые руки.

Вдруг горестный крик пронзил тишину. Эмита упала на колени:

– Пощади брата Эмиты!

Сиена взглянул на стоявшую на коленях девушку, поднял лук и выпустил стрелу в воздух.

– Сиена – раб Баромы,– сказал он презрительно, словно нанося удар хлыстом,– но пусть враги Сиены учатся его мудрости.

Сиена пошел в сторону. Черная кровь струилась из его бедра. Только дойдя до своего шалаша, он перевязал рану.

В тишине бессонной ночи, когда звезды сияли среди темных веток, а Сиена, изнемогая от лихорадки, стонал от боли, легкая тень возникла перед его глазами. И голос, который не был голосом духа, донесенным ветром, тихо окликнул его:

– Сиена! Эмита пришла.

Девушка перевязала воспаленное бедро успокоительным бальзамом и смочила водою его горящее лицо.

Потом с нежностью она взяла руки Сиены в свои, склонив близко к нему свое темное лицо, так, что ее волосы касались его щеки.

– Эмита хранит одежду,– сказала она.

– Сиена любит Эмиту,– ответил он.

– Эмита любит Сиену,– просто сказала девушка. Она поцеловала его и исчезла.

Наутро от раны Сиены не осталось следа. Сиена вернулся к работе и снова ставил капканы в лесу.

Зиму сменила весна, весна расцвела в лето, лето увяло, побежденное осенью. Однажды в печальный день осени Сиена посетил Барому в его хижине.

– Охотники Баромы бездействуют. Сиена видит, что голод угрожает стране.

– Пусть раб Баромы займет свое место среди женщин,– был ответ.

Этой осенью северный ветер начал дуть на месяц раньше, чем этого ожидали кри; часть оленей спустилась к югу; немногие оставшиеся благоразумно толпились стадами на открытых полянах; рыба ушла в глубину реки.

Когда выпал первый снег, Барома собрал совет старейших в племени, после чего разослал во все стороны своих охотников.

Один за другим они возвращались назад в селение, голодные, едва держась на ногах, твердя одно и то же: было слишком поздно.

Оставшиеся в лесу олени держались за пределами черты, до которой долетала стрела охотника; другой же добычи не было.

В селении бушевала вьюга, снег сковал лес и засыпал дороги. Наконец, все замерло в ледяном объятии зимы. Год подходил к концу.

Племени кри угрожал голод. Тогда упрямый Барома уступил, наконец, своим советникам, и согласился позволить Сиене спасти племя от голода его чудесной стреляющей палкой. Он передал Сиене приказание прийти в его хижину. Сиена не пошел и сказал посланным:

– Передайте Бароме, что скоро он сам придет просить Сиену.

Разгневанный вождь кри клялся, что он лишит жизни раба. И снова советы старейших одержали верх. Только Сиена и его чудесное оружие могли спасти кри. Барома, выкрикивая проклятия, согласился морить Сиену голодом до тех пор, пока он не отправится на охоту. Иначе пусть он умрет первый.

Последние куски мяса, кроме небольшого запаса в хижине Баромы, были съедены, и тогда стали варить кости и кожу, чтобы хоть похлебкой из них поддержать жизнь.

Медленно проходили холодные дни; печаль и молчание объяли селение. Иногда в темноте раздавался жалобный крик матери, лишенной возможности накормить голодного ребенка. Люди Сиены, привычные к голоду, страдали меньше своих врагов и не так быстро теряли силы. Они были выносливее, и их поддерживала вера в своего вождя. Пока он бодр, они не будут отчаиваться. Но Сиена ходил твердым шагом, как в дни свободы, не сгибаясь под тяжестью дров, и лицо его было озарено внутренним светом. Кри, зная о приказании Баромы, чтобы Сиена стал первой жертвой голода, смотрели на него сначала с удивлением, потом со страхом.

Ночью, когда кругом была мертвая тишина и даже жалобный вой волка не слышался из застывшего леса, Сиена лежал на сложенных ветках, укрывшись от холода одеялом. Голос ветра был слаб, но все-таки он слышал знакомую песнь.

Ветер доносил еще другие звуки – легкое поскрипывание мокасин по снегу. Тень возникала перед глазами Сиены, заслоняя слабый свет звезд.

– Эмита идет,– шептала тень и опускалась на колени возле него.

Она подавала ему кусок мяса, украденный из скудного запаса Баромы, пока он бредил и метался в беспокойном сне. Каждую ночь, со дня приказания отца морить Сиену голодом, Эмита, подвергая себя огромной опасности, приносила ему пищу.

Ее рука находила в темноте его руку, и темные волосы касались его лица.

– Эмита верна,– шептала она.

– Сиена только ждет,– отвечал он. Она целовала его и удалялась.

Жестокие дни пришлось пережить кри, прежде чем гордость Баромы была сломлена. Много детей умерло, и много матерей было близко к смерти. Люди Сиены оставались бодрыми, на нем же голод совсем не отразился. Женщины кри считали его сверхчеловеком.

Наконец, Барома пошел к Сиене.

– Сиена может спасти своих людей и племя кри.

Пристально глядя на него, Сиена отвечал:

– Сиена ждет.

– Пусть Сиена скажет Бароме, чего он ждет. Пока он ждет, мы умираем.