— Ты мог сделать это давным-давно, — простонала она. — Я тоже не спала. Я бы не прогнала тебя.

Саймон криво усмехнулся, задумчиво пересек комнату и заключил Оливию в свои объятия.

— Я знаю, — сказал он. — И всегда знал, что ты сделаешь то, за что тебе платят. Но после той ночи в Париже я понял, что не могу принять твою жертву. Мне стало ясно, что этого недостаточно. Похоже, тогда мне впервые пришло в голову, что я был не прав, когда говорил про мечты и иллюзии.

Оливия вплела пальцы в волосы Саймона, все еще боясь поверить в его близость, в чудесный мужской запах и в надежду на то, что теперь наконец-то все само собой образуется и пойдет на лад.

Саймон любит ее. И это самое главное на свете. А она, дура, ничего не понимала.

— Это не было жертвой, — сказала она. — Но почему этого было недостаточно? Должно было быть. Ты говорил мне, что не хочешь ничего другого.

— Да. А ты отчаянно пыталась дать его мне. В греховно-обольстительном красном неглиже. — Воспоминание заставило его улыбнуться. — Но в ту ночь я понял, что попался в собственную ловушку. Я женился на тебе, думая, что обеспеченная жизнь заставит тебя дать мне желаемое и не рассчитывать ни на что большее, чем обеспеченность и крыша над головой для тебя и твоего ребенка. К несчастью, из этого ничего не вышло. — Он медленно провел рукой по ее спине. — Я влюбился в тебя по уши. А как я мог' спать с тобой, не выдав своих чувств? Не оказавшись совершенно беззащитным перед женщиной, которая спит со мной только из чувства долга? И считает меня ползучим гадом из-за того, что я прочитал ее дневник?

Оливия виновато поежилась. Саймон провел рукой по ее бедру.

— Мне казалось, — продолжил он, — что единственный способ, который не даст мне сойти с ума, это держать себя на расстоянии и надеяться на чудо. — Он отодвинул стеганое одеяло и погладил живот Оливии. — И ты его совершила, моя дорогая. Спасибо тебе. Спасибо, моя милая жена. Ума не приложу, что еще сказать.

Его глаза были полны такой нежности и такой благодарности, что Оливия сама не знала, смеяться ей или плакать.

Она не сделала ни того ни другого. Вместо этого она ласково потерлась щекой о его шершавую щеку, думая, что никогда в жизни не была в таком ладу с собой и с мужчиной, которого столь неожиданно полюбила.

— Наверное, Джейми предпочел бы морскую свинку, — промолвил Саймон. — Или космическую станцию. Или что-нибудь свистящее, шипящее и очень громкое. Но если мы будем достаточно осторожны, я думаю, он обрадуется.

— От младенцев тоже бывает много шума, — возразила Оливия. Но она знала, что Саймон прав. Саймон понимал ее сына так, как могут понять другу друга лишь двое мужчин. О, как она была рада, что ей хватило ума выйти за этого человека, несмотря на все свои страхи и сомнения!

— Подумать только… — пробормотала она, поднимая лицо и глядя на него снизу вверх. — Если бы я не прочитала письма, ты бы не рассердился, не выгнал меня из кабинета, я бы не врезалась в Джералда, не ушла бы в лес, не растянула лодыжку и не попала в бурю. А ты не пошел бы меня искать, и…

— Оливия. — Саймон приложил к ее губам два пальца. — Замолчи.

Оливия замолчала. А когда Саймон заставил ее поднять лицо и поцеловал так, что она чуть на задохнулась, комната еще раз озарилась оранжевым светом.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Саймон, когда дело было сделано. — Как твоя лодыжка?

— Я ничего не чувствую…

— Вот и отлично. А теперь моя очередь говорить.

— О чем? О нашем ребенке?

— Об этом позже. Оливия… Ты сказала, что веришь мне. Это правда?

— Конечно, — без запинки ответила она. — Зачем мне врать?

Саймон положил ее голову к себе на плечо и погладил по волосам.

— Мы не всегда были честны друг с другом, моя радость.

Оливия нахмурилась.

— Нет. Ты не поверил, что в кабинете я была честна с тобой. Верно? Когда я сказала, что верю тебе, а ты выгнал меня.

— Не поверил, — тихо ответил он. — Я решил, что тебе хочется остаться хозяйкой поместья. Что ты думаешь, будто я способен скрыть от тебя существование Симоны и отказаться от своего ребенка, но согласна мириться с этим ради собственного удобства. Это не слишком льстило моему самолюбию. И моему характеру. Признаюсь, если бы я не выгнал тебя тогда, тебе могло бы здорово достаться.

— Не могло бы. Но в глубине души я не верила, что ты бросил родную дочь. Однако ты ничего не отрицал…

— Гордость. — У него слегка изогнулся уголок рта. — Четвертый смертный грех. Себастьяны всегда отличались ею. Я думал, ты должна была все знать сама. А когда ты промолчала, я разозлился и выгнал тебя к чертям, вернее к черту. Надевшему личину моего очаровательного кузена Джералда.

Оливия хихикнула.

— Я не хотела твоего кузена Джералда, Саймон. Я хотела только тебя.

— Я надеялся на это. И обещаю, что отныне ты получишь меня со всеми потрохами. — Он подпер ее подбородок костяшками пальцев и заставил закинуть голову. — Оливия, неужели ты не хочешь попросить у меня объяснений?

— Объяснений?

— Истории с Сильвией. И Симоной.

— Ах, это… Как ни странно, это больше не имеет никакого значения. — Она удивленно засмеялась и покачала головой. — Неужели так действует на мозг любовь?

— Нет, — ответил Саймон. — Так действует доверие. Но я все равно расскажу.

— Не надо, если тебе это неприятно, — быстро возразила Оливия. Она вспомнила выражение лица Саймона в тот момент, когда сказала ему, что знает о содержании письма. — Я больше не хочу причинять тебе боль, Саймон. Никогда.

— Это не причинит мне боли, — ответил он, разглаживая крохотную морщинку на ее переносице. — Все давно прошло.

— Я рада.

Он поцеловал ее в лоб.

— Конечно, я должен был сказать тебе об этом с самого начала. Но все было кончено; большую часть моей жизни я привык держать рот на замке, да и лет с той поры прошло много. Сильвия больше не пугала меня. А ты пугала.

— Я?!

— О да. Видеть, как ты подозреваешь меня во всех смертных грехах, понимать, что с каждым днем шансов на успех становится все меньше и меньше… Кошмар. Под конец я начал то и дело выходить из себя.

— Это у тебя хорошо получалось, — заметила Оливия.

— Выходить из себя? Серьезно?

Она только собралась сказать, что гордиться тут нечем, как за окном раздался новый удар грома. Теперь уже далекий.

Когда отзвучало эхо, Саймон положил руки на ее плечи и сказал:

— Это письмо от адвокатов Сильвии пришло через три года после того, как мы расстались, и привело меня в бешенство. Я думал, она вышла замуж за своего нового дружка, но они так и не поженились. Он ушел от Сильвии вскоре после того, как она родила ребенка, и какое-то время ей приходилось несладко. Поэтому она явилась ко мне. Когда-то я был от нее без ума, и она решила, что это продлится всю жизнь. — Он цинично усмехнулся. — Сильвия пришла и заявила, что ребенок мой. Она была не дура и нарочно дала девочке женскую форму моего имени. Догадываюсь, что она считала это чем-то вроде страховки на будущее.

— Но ты сказал мне…

— Помню. Я сказал, что никогда не спал с ней. С теоретической точки зрения это не совсем верно.