посчастливилось стать.

— 'В горе и в радости', — процитировала она брачную формулу и дерзко добавила, прикрывая смущение: — На что не пойдешь ради Джейми! Вот за кого я вас принимаю, Саймон.

Закрывая за собой дверь ванной, она услышала:

— Подождите немного, миссис Себастьян. Мне доставит громадное удовольствие доказать, что ваша брачная жизнь начнется с самого худшего.

Оливия улыбнулась. Ее не обманул шутливый тон, смешанный с досадой. Может быть, этот вечер вовсе не будет страшным.

На самом деле он оказался волшебным. Они ели в ресторане, о котором Оливия много слышала, но даже не мечтала туда попасть. Обслуживание было тщательным и безупречным, изысканные французские блюда поражали воображение, в зале было спокойно и уютно — в общем, лучшее убежище после дня, полного треволнений, найти было трудно.

Сидевший напротив Саймон, облаченный в темный костюм превосходного покроя, казалось, понимал, что Оливии нужно привыкнуть к новому положению, и до поры до времени не пользовался своим прирожденным магнетизмом. Они вспоминали полет, говорили о том, что будут делать в Париже, о роковом притяжении противоположностей, продемонстрированном Эммой и Заком, о Джейми и их планах на его будущее.

Оливия испытала прилив гордости, когда Саймон непринужденно заметил, что она хорошо воспитала Джейми.

Позже они гуляли по Елисейским полям и восхищались ярко освещенной Триумфальной аркой. Видя детский восторг Оливии, Саймон засмеялся и взял ее за руку. Он ничего не говорил, но этого и не требовалось. Ее руке было уютно в его ладони. Гордо идя рядом с Саймоном, она чувствовала, что поступила правильно.

Когда молодожены вернулись в гостиницу, казалось вполне естественным, что Оливия с улыбкой повернулась к Саймону, поблагодарила за приятный вечер и подставила щеку для поцелуя.

Сначала все было очень благопристойно. Но затем губы Саймона прижались к губам Оливии, и их зубы стукнулись друг об друга. Оливия положила руки ему на плечи, а Саймон обвил одной рукой талию, поднял ее и притянул к себе на грудь. Когда ноги Оливии перестали ощущать пол, она тихонько вскрикнула от удивления, ожидания и острого желания. Услышав этот крик, Саймон отпустил ее, и Оливия навзничь упала на кровать.

Она лежала неподвижно, новое красное платье задралось и закрутилось вокруг ее бедер.

Оливия следила за Саймоном, который, не сводя с нее глаз, медленно снимал пиджак и галстук и бросал их на стул с обивкой из розового бархата. Дыхание его стало более частым, но он не подавал виду, что лицезрение белых шелковых лоскутков, прикрывавших ее бедра, оказывает на него какое-то действие.

Прошло немного времени, и Оливия не выдержала. Она давно желала этого мужчину; даже тогда, когда пыталась убедить себя в обратном. А он стоял над ней, расставив ноги и слегка нахмурив широкие брови, которые были намного темнее волос.

Она протянула руки и прошептала:

— Саймон, я больше не чувствую себя девушкой.

Он не двигался.

— Саймон… — повторила она и слышала в собственном голосе паническую нотку.

Себастьян покачал головой, провел рукой по волнистым волосам и сказал:

— Оливия. Моя прекрасная, сговорчивая Оливия. — Это можно было бы принять за осуждение, если бы не намек на улыбку, позволивший Оливии понять, что в его словах нет ничего обидного.

Она засмеялась тихим ликующим смехом, смехом женщины, которая наконец получила своего мужчину. Он назвал ее прекрасной. Он хотел ее так же, как она его. И расстегивал пряжку ремня. Она следила за тем, как рубашка отправилась вслед за пиджаком и галстуком.

А затем он вытянулся рядом с ней и положил руку на ее бедро. Пальцы Саймона неторопливо проникли под белый шелк, прикоснулись к той горячей и влажной части ее тела, к которой не прикасался никто, кроме Дэна, и Оливия ахнула. А когда его рука начала свое медленное, мучительное исследование, она услышала собственный голос, умолявший:

— Пожалуйста, ох, да, пожалуйста…

Но сейчас она думала не о Дэне. Нет, не о нем. Наверное, теперь она никогда не будет вспоминать Дэна с чувством потери. Потому что отныне центром ее мира стал Саймон.

— Что пожалуйста? — поддразнил он, продолжая неторопливо и эротично двигать большим пальцем и заставляя ее сгорать от желания. Она хотела его. Всего целиком.

— Пожалуйста, нет… то есть да… Саймон… — Она стонала, не в состоянии членораздельно выразить мучивший ее голод. А затем его губы прильнули к ее рту, и она ощутила вкус вина. Губы коснулись ее подбородка, шеи, плеч и, наконец, спустились к напрягшимся кончикам грудей. — Саймон… — Ее голос превратился в тихий умоляющий шепот.

Саймон стащил брюки, снял с нее платье и сказал:

— Оливия… Прекрасная Оливия.

— Да, — простонала она. — Да, Саймон.

Саймон засмеялся, положил ее на себя, и, когда их взгляды встретились, она поняла, что его глаза горят от страсти так же, как и ее собственные.

Он легко погладил ягодицы Оливии, раздвинул ей ноги и медленно приподнял ее бедра. А затем бережно, очень бережно опустил их… пока она наконец не познала Саймона во всем его блеске и силе.

Вскоре после того, как Саймон вручил ей тот дар, которого она так и не сумела попросить, мир Оливии взорвался и разлетелся вдребезги. А когда она вернулась с небес на землю и экстаз сменился покоем в объятиях Саймона, Оливия посмотрела на него сияющими глазами и сказала:

— Я думала, что знаю… Но не знала. Не знала, что так бывает.

Саймон провел рукой по ее волосам, задумчиво улыбнулся и пробормотал, словно говоря сам с собой:

— 'Сладкое блаженство, неги совершенство…' Ты совершенство, Оливия.

Оливия застыла от ужаса, не в силах вымолвить ни звука. У нее отнялись руки и ноги. Хватило одной вполголоса процитированной стихотворной строчки, чтобы объединившее их чудо и безмерная радость превратились в осколки стекла.

Те слова, которые он произнес с такой нежностью, были цитатой из стихотворения Драйдена[16], произнесенной Дэном в их первую брачную ночь.

Совпадение было слишком велико для обычной случайности. У Саймона был только один способ узнать о словах, сказанных Дэном почти восемь лет назад, в брачную ночь, так разительно отличавшуюся от этой.

Он прочитал ее дневник.

Ее тело, только что таявшее от любви в объятиях Саймона, окаменело. Когда его пальцы коснулись уха Оливии, она отпрянула и зарылась лицом в подушку.

— Оливия… Оливия, что с тобой?

— Ты лгал мне. — Ее голос был холодным, как колотый лед.

— Какого черта? О чем ты говоришь? — вспыхнул он. — Я не отнимал у тебя честь исподтишка. И насколько я знаю, не произнес сегодня ни одного лживого слова.

— Ты помнишь, что ты сейчас сказал мне? — еле слышно промолвила она. — Стихи, которые процитировал?

— Конечно, я… о черт! — Саймон перевернулся на спину. Спустя некоторое время он сказал: — Пора в утиль. В прежние годы я ни за что не выдал бы источник информации. Ни при каких обстоятельствах.

— Значит, все мои сокровенные мысли для тебя источник информации? — Оливия закрыла лицо рукой, чтобы не заплакать.

Саймон испустил долгий досадливый вздох.

— Ладно, — сказал он. — Я читал твой дневник. Это было не нарочно. Я не собирался вторгаться в твою личную жизнь. Но старые привычки не забываются, и, раз уж я стал обладателем таинственной