Пришло время, и я, а также юный Эдуард, принц Уэльский, вместе со своим дядей, графом Риверсом, и моим сыном от первого брака Ричардом Греем, которого отныне по приказу короля следовало называть сэром Ричардом, в сопровождении немалого количества людей отправились в Уэльс. Ехали мы неспешно, чтобы маленький принц мог посмотреть свои владения, а тамошние жители — посмотреть на него. Эдуард, его отец, говорил, что только так возможно обеспечить безопасность своего правления: явить себя народу, продемонстрировать свое богатство, здоровье, плодовитость и красоту, дать людям возможность почувствовать, что при таком государе никакие беды не грозят.

Мы довольно часто делали остановки и отдыхали. Эдуард был мальчиком сильным, но ему еще и трех лет не исполнилось, поэтому ехать верхом целый день было для него слишком утомительно. Я сразу приказала в полдень непременно устраивать передышку, а вечером пораньше укладывала сына спать в своей комнате. Я и сама была рада, что мы так лениво движемся; на это у меня, разумеется, имелись личные причины, да и ехала я на этот раз в дамском седле, свесив ноги на одну сторону, поскольку у меня уже имелся весьма заметный животик. Без каких бы то ни было происшествий мы добрались до очаровательного городка Ладлоу, и я решила провести там с сыном первые полгода и окончательно удостовериться, что там все в порядке, что моему Малышу удобно и безопасно и он вполне привык к своему новому дому.

Маленький Эдуард пребывал в полном восторге и явно не испытывал никаких сожалений. Он, правда, немного скучал по сестрам, но ему страшно нравилось быть настоящим маленьким принцем и иметь свой собственный замок. Эдуард наслаждался обществом своего сводного брата Ричарда и любимого дяди Энтони. Сразу же вместе с ними он принялся обследовать окрестности замка, глубокие долины, окруженные прекрасными холмами. В Ладлоу Эдуард был окружен заботой тех же слуг, которые состояли при нем с первых дней его жизни. У него появились новые друзья — этих детей, отпрысков местной знати, специально доставили в замок, чтобы они учились и играли вместе с маленьким принцем. Но самое главное — это любовь к Эдуарду моего брата и его неусыпная опека. Целую неделю я спать не могла, зная, что мне предстоит уехать и расстаться со своим мальчиком, а вот Энтони был совершенно спокоен, да и Ричард был весел и счастлив. Малыш же вовсю ликовал в своем новом доме.

Мне, конечно, так трудно было расстаться с сыном еще и потому, что мы никогда не были обычной королевской семьей и никогда не придерживались всех тех многочисленных правил, которые неизбежно ведут к отчуждению друг от друга. Мой мальчик родился, когда мы прятались в убежище, когда нам всем грозила вполне реальная гибель, и первые несколько месяцев он даже спал со мной в одной постели, что вообще неслыханно для принца королевской крови. У него даже кормилицы не было: я сама его кормила, и это за мои пальцы он цеплялся своими крохотными ручонками, делая свои первые шаги. Ни моего сына, ни моих дочерей никогда не разлучали со мной, их матерью, не поручали воспитание нянькам или слугам и уж тем более никого из них не отсылали ко двору правителя какого-то другого государства. Эдуард всегда держал своих детей при себе, и наш мальчик был первым, кому предстояло расстаться с нами в столь раннем возрасте, дабы приступить к исполнению обязанностей правителя собственного княжества. Я страстно любила своего золотоволосого Малыша, я так ждала его появления на свет, ведь именно он сделал мое положение королевы по-настоящему прочным, а своему отцу, тогда еще считавшемуся лишь одним из претендентов дома Йорков, подарил куда большие основания оставить английскую корону себе. Это действительно был наш маленький принц, венец нашего брака, наше будущее.

В июне приехал мой муж Эдуард. Ему хотелось провести вместе с нами последний месяц моего пребывания в Ладлоу. Он привез печальное известие о том, что жена Энтони, леди Елизавета, умерла. Она, правда, хворала уже много лет, страдая неким весьма изнурительным недугом. Энтони заказал несколько месс за упокой ее души, а я втайне — стыдясь самой себя — стала думать, на ком бы мне женить брата.

— Ну, с этим спешить некуда, — заявил Эдуард, — хотя Энтони и предстоит сыграть определенную роль во имя благополучия королевства. Возможно, для этого ему придется взять в жены одну из французских принцесс. Мне необходимы союзники.

— Но надеюсь, ему не понадобится покидать дом? — спросила я. — Не придется расставаться с маленьким Эдуардом?

— Нет. Я и сам вижу, что Ладлоу успел стать для Энтони родным домом. Да и нашему Эдуарду без него не обойтись, особенно когда мы уедем. А нам вскоре придется уехать. В конце этого месяца. Я уже отдал соответствующие распоряжения.

Я тихо охнула, хотя, конечно, знала, что день разлуки рано или поздно наступит.

— Ничего, мы вскоре снова навестим нашего сынишку, — пообещал Эдуард. — Да и он к нам приедет. Не стоит воспринимать это так трагически, любовь моя. Наш мальчик начинает свой путь как принц дома Йорков и наследник английского престола, это его будущее. И ты должна за него радоваться.

— Я и радуюсь, — похоронным тоном отозвалась я.

Когда же наступил день расставания, мне пришлось хорошенько пощипать себя за щеки, чтобы вызвать хоть какой-то румянец, и покрепче прикусить губу, чтобы не расплакаться. Энтони, конечно, понял, чего мне стоит прощание с ними троими, самыми дорогими для меня людьми, а вот Малыш казался совершенно счастливым и ничуть не огорченным. Он был уверен, что очень скоро приедет к нам в Лондон, и прямо-таки наслаждался своей новой свободой, как будто понимая, какое важное место занимает теперь в мире как правитель собственного княжества. Малыш, правда, позволил мне поцеловать его и прижать к себе, не вырывался, а даже сам меня обнял и прошептал мне на ушко: «Я люблю тебя, мамочка». Малыш охотно опустился на колени, и я его благословила, но стоило ему выпрямиться, и на лице его вновь засияла радостная улыбка.

Энтони поднял меня и усадил в дамское седло позади конюшего, за пояс которого я крепко ухватилась: на восьмом месяце беременности я стала довольно неуклюжей. Внезапно меня охватила страшная тревога, и я, силясь подавить страх, некоторое время не могла вымолвить ни слова, лишь глядела то на брата, то на сыновей.

Затем я снова поцеловала Малыша, взяла с него обещание быть послушным и осторожным.

— Ты уж смотри за ним хорошенько, — обратилась я к Энтони. — И почаще пиши мне. И пусть он пока не прыгает на своем пони через барьер, ладно? Конечно, ему этого очень хочется, но он еще слишком мал. Не давай ему переохлаждаться и не позволяй читать при плохом освещении. И держи подальше от любого, кто заболеет. А если в городе возникнет чума, немедленно бегите отсюда! — Я просто не знала, о чем бы еще попросить брата; видимо, я просто голову потеряла от беспокойства. — Нет, правда, Энтони, — совсем уж жалким голосом взмолилась я, — береги его.

Энтони подошел к моей лошади вплотную, взял меня за носок башмака и легонько встряхнул.

— Между прочим, ваша милость, — произнес он насмешливо, — я здесь как раз для того, чтобы за ним присматривать. И беречь его. Не тревожься, я стану беречь его как зеницу ока и в обиду никому не дам.

— И себя тоже в обиду не давай, — наставляла я, — и о себе тоже заботься как следует, мой дорогой. Дело в том, Энтони, что я чего-то очень боюсь, хотя и сама не знаю чего. Вот потому и придумываю, что еще тебе сказать, как тебя предостеречь. Мне и хотелось бы сделать это, да я никак не пойму, что за беда нам грозит. — И я посмотрела на своего почти взрослого сына Ричарда Грея, который стоял чуть поодаль, прислонившись к воротам замка, такой высокий, красивый, настоящий молодой рыцарь. — И мой второй мальчик… мой Ричард… Ах, Энтони. Душа моя исполнена страха, я так переживаю за вас троих, но причину этого никак не могу понять!

Энтони чуть отступил назад и с нежностью ответил:

— Не беспокойся, милая сестренка, опасностей в нашей жизни всегда хватает. И если уж одна из них проявит себя, то мы — и я, и твои сыновья — проявим истинно мужскую стойкость и встретим ее лицом к лицу, как настоящие мужчины. А тебе, право, не стоит пугать себя воображаемыми ужасами. Пусть твое