нас, прежде чем он успел вырасти и стать королем — хотя для этого он и был рожден. Отними же сына у того, кто убил нашего мальчика! Пусть и его сын не станет взрослым, пусть и он не успеет вступить в права наследства, а если он уже вырос, отними сына и у него, лиши убийцу его внука, и тогда мы поймем: наше проклятие действует и возмездие настигло того, кто забрал у нас сына и брата».

Она умолкла, глаза ее были полны слез.

— Так, теперь сложи это послание в бумажный кораблик, — распорядилась я.

Дочь с готовностью свернула листок, мгновенно превратив его в миниатюрное суденышко; мои девочки весьма ловко научились мастерить такие кораблики, создавая из них целые флотилии, еще в ту пору, когда мы впервые попались в ловушку в этом убежище у реки. Я протянула Елизавете свечу и прошептала:

— А теперь подожги его и пусти в плавание.

Дочь поднесла кораблик к свече, подожгла ему корму и бережно опустила пылающее суденышко на воду.

Горящий кораблик подскакивал на волнах, пламя мигало под порывами ветра, и через пару секунд кораблик вспыхнул весь, а течение, подхватив этот яркий комочек, унесло его в темноту. Какое-то время мы еще видели два крошечных костерка: сам кораблик и его отражение в воде, — словно наше проклятие и его отражение в темных владениях Мелюзины. Потом огонь погас, но мы еще долго вглядывались в темноту, понимая, что Мелюзина услышала нашу просьбу и забрала письмо с нашим проклятием в свое водное царство.

— Дело сделано, — заявила я и отвернулась от реки.

Затем подошла к калитке, отворила ее и слегка придержала, пропуская вперед дочь.

— И это все?

Казалось, она ждала, что и я отправлюсь следом за горящим бумажным корабликом в какой-нибудь утлой скорлупке.

— Да, все. Все, что я могу сделать сейчас, когда стала королевой без королевства, когда у меня забрали моих сыновей. Единственное, на что я теперь способна, — это пожелать своим врагам зла. Господь свидетель — именно это я только что и сделала.

Я постаралась устроить своим девочкам настоящий веселый праздник. Послала Джемму в лавку за парчой, и мы сшили им новые платья, а на головы надели, точно драгоценные диадемы или короны, последние бриллианты, похищенные мной из королевской сокровищницы. На светлый праздник Рождества побежденное графство Кент прислало нам для праздничного стола замечательного каплуна, чудесное вино и булочки. Мы сами себя развлекали: пели рождественские гимны, устраивали представления, всласть пировали за столом. Когда же наконец я сумела уложить дочек в постель, они были так счастливы, словно и не помнили, каким богатством и великолепием обычно сверкал двор короля Йорка на Рождество, и все послы иностранных государств непременно отмечали, что в жизни не видели двора прекраснее. А теперь мои девочки, казалось, забыли, что отец их был королем Англии, а их мать — самой красивой королевой, какую когда-либо знала эта страна.

Елизавета, моя старшая дочь, еще долго потом сидела вместе со мной у огня, щелкая орехи и бросая скорлупки на раскаленные головни, где они с треском вспыхивали и сгорали.

— Твой сводный брат Томас Грей пишет, что Генрих Тюдор собирается сегодня в Реннском соборе провозгласить себя королем Англии и твоим женихом. Мне, наверное, следовало бы поздравить тебя со скорой свадьбой, — пошутила я.

Елизавета с веселой улыбкой посмотрела на меня.

— Так ведь я же замужем, — возразила она. — Ты разве запамятовала, что сначала меня обручили с племянником Уорика, а затем с этим французским наследником? Вы с отцом еще называли меня La Dauphine, а я старательно занималась французским и считала, что поднялась на небывалую высоту. Ведь я была совершенно уверена, что вскоре стану королевой Франции. А теперь только посмотрите на меня! Нет уж, я подожду, когда Генрих Тюдор высадится на английский берег, победит в сражении, обретет трон и корону и сам попросит моей руки. Только после этого я, возможно, стану считать себя невестой.

— И все же тебе самое время выйти замуж, — заявила я, словно разговаривая сама с собой.

Вдруг я невольно вспомнила, как Елизавета вспыхнула, когда дядя Ричард сказал, что она стала совсем взрослой и он ее с трудом узнал.

— Пока мы здесь, ни о чем таком и речи быть не может, — отрезала дочь.

— Генрих Тюдор — человек ненадежный, да у нас и не было возможности испытать его. — Я по- прежнему как бы размышляла вслух. — Всю жизнь он только и делал, что убегал от наших шпионов, но ни разу не повернулся к противнику лицом, не дрался с ним. Единственное сражение, какое ему довелось видеть, происходило под командованием его опекуна Уильяма Герберта, который тогда был на нашей стороне. И все же, если Генрих высадится на английское побережье вместе с тобой, своей законной невестой, то все те, кто любит нас, сразу же перейдут на его сторону. А потом к нему перебегут и все остальные — хотя бы из-за того, что ненавидят Ричарда, даже несмотря на то что Генриха совсем не знают. Все, кого северяне, поддерживавшие герцога Ричарда Глостера, некогда лишили теплого местечка, тоже примкнут к Тюдору. Слишком уж многим набил оскомину тот неудавшийся мятеж. Ричард, конечно, оказался тогда победителем, зато утратил доверие народа. Громогласно обещая свободу и справедливость, он после восстания наводнил все вокруг своими ставленниками-северянами и правит с их помощью. Этого ему никогда не простят. Так что твой потенциальный жених вполне может обрести здесь многотысячную армию сторонников, да и немалое войско способен привезти с собой из Бретани. Впрочем, все будет зависеть от того, окажется ли он в битве так же отважен, как Ричард. Ричард — старый вояка, закаленный в боях, ведь он еще совсем мальчишкой участвовал в бесчисленных войнах под командованием твоего отца. А Генрих Тюдор — новичок на поле брани.

— Хорошо, — кивнула Елизавета, — если этот Генрих Тюдор одержит победу и с честью выполнит данное им обещание, я стану его женой и королевой Англии. Я же говорила тебе, мама, что когда-нибудь непременно стану королевой. Я всегда это знала. Знала, что мне это на роду написано. Но сама я к этому никогда не стремилась.

— Верно, — ласково произнесла я. — Но если уж такова твоя судьба, то тебе придется исполнить свой долг. Хотя я уверена: королева из тебя получится отличная. А я всегда буду с тобой рядом.

— Но я хотела выйти замуж по любви, как ты за отца. — Елизавета вздохнула. — Я хотела сперва полюбить своего жениха, а не выходить за какого-то незнакомца только потому, что этого пожелали наши матери — его и моя.

— Ты родилась принцессой, а я принцессой отнюдь не была, — заметила я. — И кстати, в первый раз вышла замуж как раз по воле отца. Лишь овдовев, я смогла сама себе выбрать мужа. А значит, тебе придется пережить Генриха Тюдора, чтобы потом иметь возможность поступать как твоей душе угодно.

Елизавета хихикнула, как девчонка, лицо ее вспыхнуло при мысли о подобной перспективе.

— Твоя бабушка, кстати, овдовев, сразу же вышла замуж за обыкновенного молодого сквайра, — напомнила я. — Мой отец и твой дед был когда-то оруженосцем ее первого мужа. А вот и еще пример: мать короля Генриха Шестого тайно вышла замуж за не такого уж знатного Тюдора.[35] И наконец, я сама: став вдовой, я влюбилась не в кого-нибудь, а в короля Англии! На это у меня ума хватило.

Елизавета только плечами пожала.

— Ты честолюбива, мама, а я нет. Ты бы никогда не влюбилась в человека небогатого и незнатного. Но я-то вовсе не хочу становиться королевой Англии. Мне не нужен трон моего бедного брата. Я уже видела, какую цену приходится платить за королевскую корону. Ведь отец так никогда и не переставал за нее сражаться, хотя добыл престол в честном бою. А посмотри на нас — где мы теперь оказались? В ловушке, в жалком убежище, которое лишь чуточку лучше тюрьмы. А все потому, что ты, мама, по-