своему единственному сыну «до свидания».

Муж ответил не сразу. Некоторое время он молчал, и я злобно думала: «Да какое право он имеет мной распоряжаться, сума переметная, трус, уютно развалившийся в мягкой постели! А что, если он не пустит меня? Хватит ли у меня смелости нарушить его запрет?»

— Ехать туда — значит подвергать себя опасности, — наконец заметил он.

— Но я должна проститься с Генри, прежде чем он надолго покинет страну. Кто знает, когда он сможет спокойно сюда вернуться? Сейчас ему уже четырнадцать, он станет совсем взрослым, пока я снова увижу его.

Генри вздохнул, и я поняла, что одержала победу.

— Хорошо. Но ты возьмешь с собой отряд вооруженной охраны?

— Конечно.

— И поскачешь назад, если дороги окажутся перекрыты?

— Хорошо. Поскачу.

— Что ж, тогда отправляйся, простись с сыном, но не давай ему никаких обещаний. Особенно тех, что касаются будущего Ланкастеров. При Тьюксбери они потерпели сокрушительное поражение; армия Генриха была разгромлена. Отныне с войной покончено. Так что тебе следует уговорить Джаспера и Генри отыскать такие пути, которые позволят им вернуться на родину с миром.

Я с нескрываемым пренебрежением, холодно посмотрела на мужа и заявила:

— Мне известно, что мой дом потерпел сокрушительное поражение. Кто может лучше знать об этом, чем я? Мне абсолютно ясно: дело всей моей жизни проиграно. Пока проиграно. Глава моего дома зверски убит, ранен мой муж, сражавшийся на стороне моего врага, а сын отправляется в ссылку — как я могу после всего этого не понимать, что для моей страны умерла всякая надежда?

Не веря собственным глазам, я наблюдала, как весело сверкает под солнцем вода в бухте Тенби. Дул приятный легкий ветерок — в такую чудесную погоду одно удовольствие совершать морскую прогулку, а не стоять на берегу, где жутко воняет рыбой, и чувствовать, что сердце твое вот-вот разорвется от горя.

Эта деревушка была необычайно дорога Джасперу, и его там тоже очень любили. Желая проститься с ним, многочисленные торговки рыбой и их мужья-рыбаки, стуча деревянными подошвами грубых башмаков по булыжной мостовой, брели на пристань, где уже покачивалось на волнах маленькое суденышко, которое должно было увезти от меня сына. У некоторых женщин глаза покраснели от слез, они искренне горевали, узнав, что их господин и покровитель отправляется в ссылку; но я не плакала. И никто, глядя на меня, не подумал бы, что я готова прорыдать хоть целую неделю подряд.

Мой мальчик еще больше вырос и возмужал; ростом он уже догнал меня, а на его широких плечах круглились мускулы. Ему, конечно, было всего четырнадцать, и сейчас он не спускал с меня своих карих глаз и был очень бледен, так что рыжие летние веснушки отчетливо проступили у него на носу и на щеках, точно крапинки на теплом птичьем яичке. Я тоже неотрывно смотрела на него и видела в нем не только своего ребенка, но и прекрасного юношу, которому предстоит стать настоящим мужчиной и королем. В нем, пожалуй, уже ощущался некий свет величия. Король Генрих и его сын Эдуард умерли, и теперь единственным законным наследником дома Ланкастеров был мой мальчик. Впрочем, уже и не мой мальчик: он больше не принадлежал мне одной, он должен был стать законным правителем Англии.

— Каждый день я буду поминать тебя в молитвах и буду часто писать тебе, — тихо говорила я сыну. — А ты постарайся обязательно мне отвечать; я буду очень волноваться, как ты там живешь. Обязательно каждый день молись, не забывай. И постарайся хорошо учиться.

— Буду стараться, госпожа матушка, — послушно ответил Генри.

— Не тревожься, я всегда буду с ним рядом, — пообещал Джаспер.

Наши глаза на мгновение встретились, но в них не было ничего, кроме мрачной решимости поскорее закончить это мучительное прощание. Мы оба отлично понимали, что ссылка — это единственная возможность сохранить нашего драгоценного мальчика, обеспечить его безопасность. Я подумала, что Джаспер, наверное, — единственный мужчина, которого я действительно любила, и, скорее всего, так и останется для меня единственным. Но у нас с ним отчего-то никогда не хватало времени сказать друг другу о своей любви; большинство наших кратких встреч являлись одновременно и расставаниями.

— Все еще может перемениться, вдруг настанут иные времена, — заметила я, глядя на Генри. — Сейчас многим кажется, будто Эдуард прочно и навсегда утвердился на троне, ведь наш король в могиле, а принц погиб на поле боя, но я не сдаюсь и никогда не сдамся. И ты тоже, сынок, не сдавайся. Мы, Ланкастеры, рождены править Англией! Я всегда это утверждала и оказывалась права. И не сомневаюсь, что снова буду права. И ты не сомневайся и помни об этом.

— Буду помнить, госпожа матушка.

Джаспер взял мою руку и поцеловал, затем низко мне поклонился и направился к поджидавшему суденышку. Ловко забросив на палубу, прямо под ноги шкиперу, узлы с пожитками, он, осторожно придерживая свой меч, шагнул в маленькую рыбачью лодчонку, чтобы пересечь узкую полоску воды, отделявшую корабль от берега. Он, Джаспер Тюдор, правивший половиной Уэльса, покидал свою страну с пустыми руками! Вот теперь я окончательно убедилась, что это поражение. Джаспер Тюдор вынужден был бежать из родного Уэльса, точно преступник! Сердце мое пылало огнем гнева и возмущения; я безмолвно проклинала узурпатора Йорка.

Генри опустился передо мной на колени, и я, ласково коснувшись его мягких теплых волос, благословила его со словами:

— Господи, спаси и сохрани моего сына.

Потом он встал, а уже через мгновение его не было рядом; он так легко и неслышно пробежал по грязным камням пристани и грациозно, как лань, спрыгнул с каменной лестницы пристани прямо в лодку, которая тут же отчалила от берега, что я не успела больше ничего сказать. Не успела посоветовать, как следует вести себя во Франции; не успела предупредить об опасностях света. Он покинул меня слишком быстро и слишком бесповоротно. И сразу от меня отдалился.

Вскоре судно отошло; ветер трепал поднятые паруса, крепко их надувая. Судно все быстрее отплывало от берега; поскрипывала мачта, паруса полнились воздухом. Мне хотелось крикнуть: «Вернитесь! Не оставляйте меня!» В душе я плакала, точно брошенный ребенок, но не могла позвать их назад, ведь на родине им грозила смертельная опасность. И не могла бежать вместе с ними. Мне пришлось скрепя сердце отпустить своего единственного сына, своего темноволосого, красивого и почти уже взрослого мальчика в далекие страны, за море, в ссылку, и я даже не представляла, когда мы снова встретимся.