отдыха. Рабочие по воскресеньям получали выходной, но все же им полагалась кормежка. Правда, многие из них исчезали с прииска еще в субботу вечером и появлялись только в понедельник утром. Эти искали нехитрых развлечений в городе, плясали с девушками Розы в «Золотом Солнце» либо играли в карты в «Толстом Осле». Некоторые тратили свой заработок на ласки продажных девиц.

С вершины горы, на которой располагался прииск, Тресси с благоговейным восторгом следила за тем, как стремительно разрастается город. Скоро каменных домов в нем было уже больше, чем деревянных, а уж сколько развелось всяческих заведений – и парикмахерские с купальнями, и больница, и даже китайская прачечная, где золото добывали из грязной мыльной воды. Хотя Тресси редко бывала в городе, она неизменно узнавала все новости: рабочие прииска любили посплетничать, особенно за столом.

Иногда из города приносили номера первой в Вирджинии газеты – «Монтана пост». Как-то в декабре Тресси с восторгом узнала, что в городе будет гастролировать самый что ни на есть настоящий театр, представят пьесу под названием «Слабый духом не покорит женского сердца», а также многое другое. Для самой Тресси это было недоступное развлечение, но Роза, навестив ее, как обычно, рассказала о представлении во всех подробностях.

В этот день белокурая подружка Тресси выбралась из коляски, изящно подобрав пышные яркие юбки, и направилась прямиком под кухонный навес. Там Роза взяла на руки Калеба, сидевшего в своей самодельной кроватке, и устроилась поудобнее, чтобы вдоволь поболтать.

– Ох, Тресси, как жалко, что тебя там не было! В жизни не видала столько ротозеев. Театр был так набит, что не протолкнешься. Люди топали ногами, кричали, хохотали и плакали – по ходу пьесы, само собой. Все было, как в самом настоящем городе, ну разве что чуточку погрубее. После представления актеры пели забавные песенки, и еще, Тресси, играл оркестр, настоящий оркестр. Восхитительно!

Калеб ухватил беззубым ротиком палец Розы и заурчал от удовольствия.

С обожанием глянув на него, Тресси улыбнулась подруге:

– Неужели там и вправду был весь город?

– Слава богу, не весь. Кое-кого мои девочки все же завлекли в «Золотое Солнце», а я сама, конечно же, была в театре вместе с Джарредом. Но послушай, весь город там бы и не поместился. Говорят, что население Вирджинии достигло уже почти что десяти тысяч. Представляешь, Тресси? Десять тысяч душ в этакой глуши!

Тресси недоверчиво покачала головой.

– Но больше всего, – продолжала Роза, – меня изумляет то, что все, как один, намерены остаться здесь на зиму. Я-то думала закрыть «Золотое Солнце» до весны, а смотри-ка – на дворе уже декабрь, холодно, как, господи прости, в последнем кругу ада, а у нас в салуне все так же полно народу. Не знаю, как ты, но я все же предпочла бы местечко потеплее.

Она усадила Калеба на колено и принялась щекотать. Она веселилась от души, глядя на его забавные гримаски. А потом вдруг сказала:

– Может быть, я на зиму уеду в Сент-Луис. Тресси огорчилась не на шутку. Роза Ланг была ее единственной подругой. До чего же грустно будет лишиться на всю зиму ее воскресных визитов! Сейчас, когда холщовые стены навеса опустили и закрепили, чтобы спастись от холода и пронизывающего ветра, Тресси казалось, будто ее погребли в пещере без света и радости. Больше уж не полюбуешься отсюда на покрытые снегом горы, не вдохнешь свежий воздух, напоенный ароматом сосен…

Тресси повернулась к котлу и принялась ожесточенно помешивать бурлящее варево. Роза, конечно, права – зимы здесь чересчур суровые, и когда ударят сильные морозы, придется нелегко. Нельзя винить белокурую красавицу в том, что она предпочла переждать зиму в более мягком климате Сент-Луиса.

– Я буду скучать по тебе, – наконец пробормотала Тресси, стараясь не смотреть на Розу. Ее-то собственные мечты написаны на ее лице большими буквами – дом и очаг, теплая постелька для Калеба… и мужчина, который будет любить и беречь их обоих. Впрочем, жизнь на прииске была не так уж плоха, и жар гигантской плиты надежно согревал ее крохотный закуток.

Незадолго до Рождества, через неделю после отъезда Розы, на прииске появился новый рабочий. Краем уха Тресси услыхала, что он из Баннака. Поспешно уложив на тарелку солидную порцию пышных оладий, она подошла к столу, за которым сидел новичок.

– Прошу прощения, сэр, – сказала она, сунув тарелку ему под самый нос, чтобы он сразу учуял аппетитный запах оладий. Сытый мужчина куда покладистей голодного. – Скажите, долго вы пробыли в Баннаке?

– Пока не истощилась жила, – отвечал рабочий, набивая рот оладьями.

– Истощилась?

– Ну да. Выбрали все дочиста. Тогда-то я и решил, что пора сматываться. Кое-кто оттуда направился в ущелье Альдер, ну а я, как только подзаработаю деньжонок, поеду прямиком в Айдахо. Все твердят, что здесь, мол, золота невпроворот, но я думаю, что и там с пустыми руками не останусь.

– А не доводилось вам встречать человека по имени Ивэн Мэджорс? Плотный такой, плечистый, с каштановыми волосами и большими карими глазами.

Старатель глубокомысленно сощурился и запустил в бороду черные от земли пальцы. Казалось, что он усиленно пытается что-то вспомнить. Потом он встряхнулся и как ни в чем не бывало отправил в рот новую порцию похлебки.

– Не-а, не припомню такого. Так ведь там народу было пропасть. Иные и не знают, с какого конца подходить к лопате, а туда же – старатели! – Он ударил кулаком по столу и гулко хохотнул. – Да на одного такого, кому повезет, приходятся сотни неудачников. Налей-ка мне еще похлебки.

Тресси взяла у него миску.

– Так вы уверены, что никогда не встречали Ивэна Мэджорса?

– Если и встречал, то не запомнил. Девушка ушла, жестоко разочарованная. Так, значит, золотая жила в Баннаке истощилась? Но куда же в таком случае мог отправиться отец?

Той ночью Тресси разбудил хриплый кашель Калеба. К утру у мальчика начался жар. Кашлял он беспрерывно, даже побагровел от натуги.