– Здесь рабочие едят, а вон там ты будешь стряпать.

Сердце Тресси бешено застучало. Так он все-таки решил взять ее на работу! Она тут же засомневалась, сумеет ли справиться со своими новыми обязанностями. Прежде ей не доводилось готовить на целую ораву – самое большее, человек для пяти, да и то бабушка и мама всегда могли помочь.

Под навесом было просторно, как в амбаре. Тресси огляделась, пытаясь прикинуть, сколько же народу ей предстоит кормить. День был жаркий, и холщовые стенки закатали кверху, но все равно духота стояла ужасная. В дальнем углу громоздились припасы: мешки, ящики, бочонки. Там же стояла большая чугунная плита. Поленница дров отделяла собственно кухню от столовой, где располагались грубо сколоченные столы и скамьи из распиленных наполовину бревен. Судя по всему, за этими столами могла разом уместиться сотня едоков. Тресси решила прямо спросить об этом, но ей не хотелось прерывать перешептывания нежной парочки. Если уж Линкольншир не послал ее ко всем чертям, узнав о Калебе, он, безусловно, разрешит малышу жить здесь, вместе с ней, а это для Тресси было самым главным.

Наконец Джарред соизволил снова обратить внимание на свою новую стряпуху.

– Я предпочитаю, чтобы мои люди находились на прииске все время, кроме выходных, а выходные бывают редко. У тебя есть где жить, малышка? – вдруг спросил он.

Тресси не сразу поняла, что обращаются именно к ней – задав вопрос, англичанин снова засмотрелся в синие глаза своей возлюбленной.

– Нет, – в конце концов выдавила она, – я пока не…

– Тогда выгородим тебе местечко за кухней. Пока не наступит зима, там будет вполне уютно.

– Ты решил остаться здесь на зиму? – перебила его Роза. – Сдается мне, что твои рабочие к этому времени дадут отсюда тягу и вернутся только весной. Когда начнутся метели, здесь придется несладко и человеку, и зверю.

Линкольншир усмехнулся:

– Никуда мы не денемся. Мы устроились здесь надолго, понимаешь, женщина? Теперь Вирджиния уже город, а не старательский поселок, и скоро здесь начнут ворочать настоящими делами. Сейчас мы добываем самородки величиной в мой большой палец, и покуда вода не замерзнет, я не стану прекращать работы. К весне я думаю углубить шурфы. Бьюсь об заклад, под этой горой залегают золотоносные жилы толщиной с мою ногу.

– А если твои люди откажутся работать зимой? – спросила Роза.

– Не откажутся – по крайней мере, некоторые. Плачу я щедро, да и что еще остается тем, кто не сумел застолбить собственный участок? Впрочем, поживем – увидим, верно? Ну-с, милая барышня, – снова обратился он к Тресси, – я скажу, чтобы тебе отгородили закуток за кухней и поставили там лежанку. Ты покуда поезжай с мисс Розой, забери свои пожитки и малыша. Нынче вечером мы все будем с нетерпением ожидать хорошей домашней стряпни. Как, успеешь устроиться?

– Не спеши, Джарред, – вмешалась Роза. – Ты еще не сказал ни слова насчет платы, и смотри мне, не вздумай скупиться.

Англичанин вновь заразительно расхохотался:

– А не то ты все равно вытянешь из меня эти деньги – только другим способом?

У Тресси отвисла челюсть. До чего же не похожи здешние мужчины на тех, кого она знала в Миссури! Сказать такое в присутствии дам… Впрочем, там, в Миссури, никто бы и не счел Розу Ланг дамой.

Парочка спорила о жалованье Тресси до тех пор, покуда не прозвучала сумма, от которой у девушки захватило дух. Да она просто в жизни не видывала этаких денег! И к тому же – каждый месяц! Нет, Роза права – в этих местах можно добывать золото, и не роясь в земле с киркой и лопатой.

Тресси еще предстояло узнать, что здешнее жалованье вполне соответствует и здешним ценам, особенно в городе, куда редко подвозят товары. Впрочем, убедилась она в этом очень скоро. Роза вытребовала у Джарреда ее жалованье за месяц вперед, чтобы Тресси могла прикупить самое необходимое для себя и Калеба. Прежде чем вернуться на прииск с малышом и нехитрыми пожитками Тресси, Роза повела ее по магазинам.

В галантерейной лавке долго перебирали несколько отрезов ткани, сиротливо лежавших на сколоченных наспех полках. Выбор был невелик, а Тресси твердо решила, что ей нужны самое меньшее два платья.

Роза стояла рядом с ней и, надув яркие губки, прикладывала к фигуре Тресси то один, то другой отрез. Белокурая красавица явно считала, что женское платье должно не только прикрывать тело, но и украшать его. Наконец она приняла решение:

– Вот этот синий цвет тебе больше всего к лицу. Одна из моих девушек, Лисса, отменная портниха. Снимем мерки, и она сошьет тебе платья. Ничего, скоро выбор будет побогаче – транспортные компании сейчас дерутся за право первыми получить прибыль в новых городах, а Вирджиния за год-два разрастется, пожалуй, вдвое. Погоди еще, наступит время, и на этих улицах появятся женщины в нарядах по последней парижской моде. Вот будет здорово, правда?

Ее воодушевление оказалось заразительным, и понемногу Тресси воспряла духом. Будущее уже не казалось ей таким мрачным. Быть может, однажды Рид действительно вернется к ней, как обещал, и они станут мужем и женой… А отец – где он, что с ним? Неужели он тоже бродит где-то, такой же неопрятный, угрюмый и бородатый, как все здешние мужчины?

Подавив неуместное веселье, Тресси послушно двинулась за Розой, которая несла под мышкой отрез синей ткани. На ходу она брала с полок то одну, то другую вещь, вертела в руках и разочарованно возвращала на место. При этом она болтала без умолку, но Тресси ее почти не слушала. Как же много здесь вещей, которые жизненно ей необходимы. А ведь прежде она о них и не вспоминала!

– Кроваткой для Калеба отлично послужит большой ящик, на лежанке вы вдвоем вряд ли уместитесь, – говорила Роза, ощупывая лоскут мягкой красной фланели. – Сделаем из этого одеяльце, а вон тот белый муслин пойдет на простынки. По крайней мере, на прииске у тебя не будет недостатка в горячей воде – стирай себе вволю.

– Послушайте, мэм, – наконец робко прервала ее Тресси, – я не понимаю, почему вы так стараетесь для меня. Вы же меня совсем не знаете. Я в жизни не смогу с вами расплатиться. Это уж чересчур, честное слово, чересчур.