сладко пахнущим мылом, умудряясь при этом придерживать одной рукой малыша.

– Такие заведения, как наше, обычно называют «шарманками», – пояснила Роза. Взяв Тресси за руку, она свела девушку по лестнице в зал. – Это потому что у нас только танцы и никаких азартных игр. Мужчины могут купить билетик и потанцевать с любой девушкой. Еще они должны покупать выпивку для себя и для партнерши. Конечно, порой от девушки ждут, как говорится у нас, особых услуг.

Для этого дела у нас в заднем помещении есть комнатки.

Тресси прижала ладонь к почти обнаженной груди и ощутила, как вся заливается жарким румянцем. Платье, которое одолжила ей одна из Розиных девушек, было чересчур открытым. Тресси никак не решалась выйти в нем из комнаты, но Роза была к ней так добра, что не хотелось обижать ее отказом. Тресси почти не помнила, как минувшим вечером шла через салун, и сейчас заново оглядывала зал. С потолка свисали две керосиновые люстры со множеством лампочек-шаров. У входа, вдоль стены тянулась стойка бара. Там, где стояли Роза и Тресси, было место для танцев. В этот утренний час на дощатом полу топталась лишь одна пара – скудно одетая женщина и молодой человек во фланелевой рубашке и мешковатых штанах на подтяжках.

Несколько мужчин, опершись на локти, скучали перед стойкой бара. Вдоль стойки были расставлены плевательницы, но все равно пол в зале был заляпан не слишком меткими плевками. Над баром висело большое зеркало, обрамленное картинками, на которых изображались обнаженные и весьма упитанные женщины. Зал был довольно узкий и темный, с единственным окном, красная бархатная за-1 навеска была подвязана, и в окно проникал солнечный свет. В углу под окном спал какой-то старик, вольно вытянув перед собой ноги и надвинув на глаза потрепанную шляпу. Белая борода возлежала на его груди, точно меховой коврик.

– Не слишком-то здесь пышно, – извиняющимся тоном заметила Роза. – Попробуй-ка наведи порядок за мужчинами – проще уж рукой махнуть. – Она пожала плечами, улыбнулась Тресси и взяла ее под руку. – Такова жизнь.

Затренькало фортепиано, и Тресси с почти благоговейным восторгом воззрилась на девушку, так запросто наигрывавшую какой-то веселенький мотив. Танцоры, которые отошли было выпить, вернулись на площадку и вновь закружились, на сей раз куда резвее.

– Мы открылись всего-то несколько месяцев назад, – пояснила Роза. – В сущности, я только начала свое дело. Черт возьми, этот город сейчас растет, как на дрожжах. Все это золото, Тресси, все дело в золоте. И я получаю свою долю, даже не марая рук в земле. Здешние мужчины ужасно соскучились по женскому обществу, а те, у кого имеются самородки и золотой песок, что угодно отдадут за женскую ласку. Ты очень симпатичная, хотя и чуточку худа, так что можешь остаться здесь и зарабатывать на жизнь, как другие мои девочки.

Тресси молча смотрела, как танцор в подтяжках обеими руками ухватил свою партнершу за грудь и задвигал бедрами, задавая ритм весьма недвусмысленных движений. Женщина разразилась низким грудным смехом и запрокинула голову, позволяя ему вдоволь любоваться содержимым ее более чем смелого выреза.

– Я так не смогу, – сказала Тресси и отвернулась.

Роза лишь засмеялась, дернув белокурый завитой локон.

– Еще как сможешь, уверяю тебя! Что, собственно, достается этому парню? Поплясать с девчонкой да вдоволь ее полапать – вот и все, что он получит за доллар, уплаченный за виски для себя и партнерши. Все прочие удовольствия ему не по карману.

– Терпеть не могу виски.

– А наши девушки его и не пьют. Им подают чай или разведенный водой кофе, но клиенты-то платят как за виски.

Тресси наклонилась к ней.

– Боже мой, – прошептала она на ухо Розе, – я просто не знаю, что делать. Я же никогда… то есть ни с кем… в общем, я не могу, и все тут! – Одна мысль о том, что совершенно чужой мужчина станет делать с ней то, что до сих пор позволялось лишь Риду Бэннону, была Тресси отвратительна. И к тому же эти мужчины такие неопрятные – можно подумать, что они в жизни не мылись!

Мгновение Роза пристально смотрела на Тресси ярко-синими прищуренными глазами.

– Сколько тебе лет, детка?

– В феврале будет восемнадцать, – помедлив, с запинкой призналась Тресси.

– Тогда прекрати нести этот детский вздор. Ты уже взрослая женщина и вдобавок с младенцем на руках. Думаю, и твоя история – выдумка чистейшей воды. А это значит, что выбор у тебя здесь небольшой. Будешь выгребать золу, горбатиться в прачечной либо стряпать в забегаловке. Не успеешь оглянуться, как свяжешь жизнь с каким-нибудь жалким доходягой, который уработает тебя до смерти. Здесь у Калеба будет кров и теплая постелька, и вниманием его не обделят. Он никогда ни в чем не будет нуждаться. Мэгги его уже обожает, и другие девочки тоже его полюбят, вот увидишь.

Тресси даже не стала повторять свою прежнюю ложь – напрасный труд.

– И все, что от меня требуется взамен, – позволить этим мерзким типам делать со мной все, что им заблагорассудится?

– Да они все больше болтают, чем делают, уж ты мне поверь. Обычно надираются так, что и облапить- то тебя не в силах. А платят золотом, детка, чистым золотом! Подумай, Тресси. Хорошенько подумай.

Тресси содрогнулась и кивнула. Потрогала пальцем тонкую ткань чужого изящного платья, нарядные гребни в своих рыжих волосах. Как же соблазнительна вся эта роскошь! Что, в конце концов, она потеряет, кроме уважения к себе? А если отец все же найдется? Что он подумает о своей дочери? А Рид Бэннон, единственный мужчина, которого любит Тресси, которому позволено все… Нет, это невозможно! Такой она не в силах стать, что бы ей ни сулили.

Со слезами на глазах девушка покачала головой:

– Нет, мэм, не могу. Просто не могу. Мы с Калебом не помрем с голоду – уж какую-никакую работу я себе отыщу. И тогда непременно отдам вам все, что задолжала. Вы уж простите, мэм, я подумала, что…