Тот мигом приложил ему палец к губам.

– Вот те на! Как же узнать, чем ты торгуешь?

– Наверно, – сказал Эхенио, – он продает Молчание.

– Да_; товар редкий и весьма нужный, – сказал Критило. – Я уже думал, его в мире не стало вовсе. Видно, из Венеции привезли, особенно уменье хранить тайну, здесь на это неурожай. И кто же покупает?

– Ну, это известно, – ответил Андренио, – анахореты, монахи (не монахини), уж они-то знают цену и пользу молчания.

– А я думаю, – сказал Критило, – что берут его не хорошие люди, а дурные: молчат бесчестные, скрывают прелюбодеи, убийцы воды в рот набрали, воры крадутся по-кошачьи – так все злодеи.

– Даже и они не молчат, – возразил Эхенио. – Мир ныне так испорчен, что те, кому надо бы помалкивать, больше всех говорят, подлостями своими хвалятся. Поглядите на того, кто плутовством достиг дворянства, – нет для него большей утехи, чем выставлять напоказ свое бесчестье; убийца так хвастает, что его отвага бьет в нос; красавчик только и толкует о своей прическе; франтиха, забыв об обязанностях, занятая драгоценным своим личиком, обличает себя своими нарядами; вор-христопродавец домогается креста; другой требует высокого титула – увенчать свою низость. Вот и получается – грабители шумят громче всех.

– Но тогда – кто же покупает?

– Те, кто молча бросает в тебя камень, кто все делает молчком да тишком, кто о делишках своих помалкивает, – да Гарпократ [186], кого никто в болтливости не упрекнет.

– Спросим о цене, – сказал Критило, – хотел бы и я купить толику, боюсь, больше нигде не найдем.

– Цена молчания, – ответили ему, – тоже молчание.

– Возможно ли? Если продается молчание, как же платить за него молчанием?

– Очень просто – за молчание Платят молчанием, один молчит, потому что молчит другой, все велят молчать, ну и помолчим.

Подошли к лавке с вывеской: «Здесь продается квинтэссенция здоровья».

– Замечательно! – сказал Критило.

Он осведомился, что это. Ответ гласил: слюна врага.

– Ну нет, – сказал Андренио, – я бы назвал ее квинтэссенцией яда, более убийственной, чем яд василиска. Я предпочел бы, чтобы на меня плюнула жаба, чтобы меня ужалил скорпион или укусила гадюка. Слюна врага? Слыхано ли такое? Пусть бы сказали – верного, истинного друга; вот это действительно лекарство ото всех бед.

– Мало вы в этом смыслите, – сказал Эхенио. – Великий вред причиняет лесть друзей, их пристрастие, которому все в вас мило, их любовь, которая все прощает, пока бедняга под бременем своих грехов не свалится в могилу погибели. Поверьте, разумному больше пользы от горькой, тщательно перегнанной слюны врага, – ею выводит он пятна на чести своей и следы грязи на своей славе. Боязнь, как бы о твоих изъянах не проведали соперники да не порадовались, многим помогает держаться в рамках разума.

Тут их стали зазывать в другую лавку да торопить – товар, мол, кончается; и это была правда, ибо торговали там случаем. На вопрос о цене им сказали:

– Сейчас отдаем даром, но позже не найдете и волоска, хоть сулите зеницу ока. И тем трудней его найти, чем он нужней.

Другой кричал:

– Спешите покупать! Чем дольше медлите, тем больше теряете, и упущенное не наверстать ни за какую цену.

Он продавал время.

– А здесь, – хвалился третий, – задаром отдают нечто весьма ценное

– Что?

– Горький урок.

– Великое дело! А что стоит?

– Глупцы расплачиваются своей шкурой; люди умные – чужой.

– А где тут продается опыт? – осведомился Критило. – Тоже вещь ценная.

Ему указали на дальнюю лавку, где торговали годами.

– А дружба? – спросил Андренио.

– Дружба, мил-человек, не покупается, хотя многие ее продают. Друзья купленные – не друзья, грош им цена.

На одной из лавок золотыми буквами было написано: «Здесь продается все и даром».

– Сюда я зайду, – сказал Критило.

Продавец, бедняк-бедняком, был гол, как сокол, лавка пуста – ничего не видать.

– Как это понять? При такой вывеске?

– Очень просто, – ответил купец.

– Но что же вы продаете?