Через два с половиной месяца после операции. Вот эта линия исчезнет. Такое вмешательство заживает легче и быстрее остальных.

Он снова перевернул страницу и, открыто провоцируя ее, произнес с садистскими нотками в голосе:

– А если хотите увидеть картину в целом, вот вам сканограмма лица, на котором была сделана трансплантация скул. Под кожей следы остаются всегда…

Это изображение было самым впечатляющим: отливающий синевой череп с расселинами и ввинченными в кость винтами.

Анна закрыла альбом.

– Благодарю вас. Я обязательно должна была это увидеть.

Врач обошел вокруг стола и внимательно вгляделся в ее лицо, словно пытаясь разгадать скрытый мотив ее прихода.

– Но… но я все-таки не понимаю, что вы ищете.

Она поднялась, надела свое мягкое черное пальто и улыбнулась – впервые за все время пребывания в кабинете Лаферьера:

– Я хочу принять решение, основываясь на фактах.

Два часа утра.

Дождь идет, не переставая. Мерный стук, раскаты, грохот. Струи бьют по стеклу и каменным перилам балкона.

Анна стоит перед окном в гостиной. Она мерзнет в толстой фуфайке и спортивных брюках, зубы выбивают дробь.

Она смотрит из темноты на черный силуэт столетнего платана и думает о трепещущем в воздухе скелете, обросшем корой. Обгоревшие кости в пятнах лишайников кажутся серебряными. Голые руки, жаждущие одеться плотью – весенней листвой!

Она опускает глаза. На столе перед ней разложены предметы, которые она купила после визита к хирургу. Миниатюрный электрический фонарик фирмы «Мэглайт», фотоаппарат «Поляроид» для ночной съемки.

Лоран уже час как спит в супружеской постели. Она лежала рядом, стерегла его сон, наблюдая, как муж слегка вздрагивает и передергивается, засыпая. Потом она еще какое-то время слушала его ровное дыхание.

Первый сон.

Самый глубокий.

Анна забирает приготовленное оборудование. Мысленно прощается с деревом за окном, с красивой просторной комнатой, обставленной белыми диванчиками. Вся ее повседневная жизнь связана с этой квартирой. Если она права и то, что она вообразила, реально, придется бежать. И попытаться понять.

Она идет по коридору. Ступает так осторожно, что слышит дыхание дома: скрипит паркет, булькает вода в батареях, дрожат оконные рамы, струи дождя бьют по стеклам…

Она проскальзывает в спальню.

Подойдя к кровати, бесшумно кладет фотоаппарат на ночной столик, направляет фонарик вниз и включает его, прикрыв ладонью.

Анна наклоняется к мужу, стараясь дышать как можно тише. Галогенный луч выхватывает из темноты неподвижный профиль, тело, прикрытое простыней. Горло у нее сжимается, она готова отступить, бросить свою затею, но сдерживается.

Анна светит фонариком в лицо мужа.

Он не реагирует – она может начинать.

Сначала Анна легким движением приподнимает волосы надо лбом мужа – ничего. Ничего похожего на три шрама с фотографии, показанной ей Лаферьером.

Она светит фонариком на виски Лорана и снова ничего не находит. Исследует нижнюю часть лица под челюстями и подбородком: ни тени чего-то необычного.

Анна снова начинает дрожать. А если все это – не более чем очередной приступ болезни? Новая глава в книге ее безумия? Анна передергивается и продолжает обследование.

Она тихонько касается верхней доли уха, чтобы взглянуть на кромку. Ни малейшего следа хирургического вмешательства. Слегка приподнимает веки. Ничего. Рассматривает крылья носа, заглядывает в темноту ноздрей. Ничего.

Анна обливается потом. Она почти не дышит, но воздух все равно вырывается из ноздрей и губ.

Она вспоминает о другом возможном шраме – шве на черепе в форме буквы «S». Выпрямляется, медленно погружает пальцы в волосы Лорана, приподнимает прядь за прядью, светя себе лампой. Ничего. Ни швов. Ни неровностей. Ничего. Ничего. Ничего.

Анна сдерживает рыдания и, забыв об осторожности, шарит по этой голове-предательнице, выставляющей напоказ ее безумие, ее…

Рука Лорана грубо перехватила ее запястье.

– Что ты делаешь?

Анна резко отпрянула. Фонарик упал и покатился по полу. Лоран рывком сел на кровати, зажег ночник и снова потрясенно повторил: