мы к ним тоже.

К утру погода не наладилась. Туман не оставляет никаких надежд ни на продолжение операции, ни на возвращение в Ботлих. Есть, пить и курить нечего. Табачный вопрос встал ребром.

Прошлись по всем карманам, нашли еще пару сигарет.

– Сорок восемь – курить просим!

– Сорок один – курю один!

– Сорок пять – оставь покурить, по-хорошему прошу.

– Эй, летчик, дай папироску, а то у меня уже душа в полоску!

– У меня один папирос, да и тот прирос. И вообще, какой ты, на фиг, матрос...

Но в село за продуктами Безклубов никого не пустил – не известно, чем может закончиться встреча с местным населением. Поэтому одна группа пошла за дровами, другая – искать ручей.

Дров натащили, наверно, на неделю вперед. Огромные кучи деревянных обломков кажутся безнадежно сырыми. Неужели они будут гореть?

А вот ручья поблизости не оказалось, вторая группа вернулась ни с чем. Воду пришлось собирать с травы пластмассовой коробкой из-под сухпайка. Капли слили во флягу (в ней был спирт) и пьем по кругу.

Вода вкусная, чуть-чуть сладковатая. Но мало.

– Хорошо, что не видно, что мы пьем.

– Это же природа, Божия роса... А вот с лужами надо поаккуратней, от перестоявшей воды можно и подохнуть.

– Доктор, а зачем нам пантацид?

– Это если ты еще жить собираешься, чтобы помирать не натощак. Шучу.

– А кто читал в детстве сказку про страну «Спи-ешь-пей»? Вот это житуха! Поспал – поел – выпил...

Найден еще один источник влаги. В углублении металлической плиты, на которую упирается миномет, стоит вода. Набирается целых две кружки.

Не стреляющее оружие угнетает. Готовые к бою минометы сиротливо смотрят в небо, которого не видно. К туману все уже привыкли, и ощущение тревоги сменилось чувством голода.

Вертолета сегодня не будет, это ясно. Наверно, не будет и завтра.

День прошел в подготовке к ночлегу. Чтобы не замерзнуть, то отжимаюсь, то отбираю у кого-нибудь из солдат лопату и помогаю рыть очередной окопчик. Согревает, но к вечеру от усталости дрожат руки.

Ночью пошел дождь. Я уже почти уснул на своей деревянной лежанке. Я мог бы проспать до самого утра. Но капли заползают даже под ресницы. Все подняли свои лежанки над головой и придвинулись к костру. Он шипит от дождя, но каким-то чудом продолжал гореть. Это чудо – порох из минометных зарядов, который Гуся то и дело подсыпает в угасающее пламя.

Неожиданно дождь кончился. Доски побросали на землю и стали раздеваться. Пламя лижет нашу сырую одежду. Пальцы едва терпят, а по голым спинам гуляет ледяной ветер. Выдерживаю минут пять и одеваюсь. Горячая одежда создает иллюзию тепла. Но не надолго.

Снова заморосил дождь. Все повторяется.

Мокнут наши вещи. Аккумуляторы сели еще в первую ночь. Дорогостоящая аппаратура превратилась в бесполезный хлам.

Все, кино кончилось.

Видеокамеру закутали в целлофановый чехол, спрятали в кофр и раскрыли над ним специально для этого припасенный зонтик. Но спасет ли это от сырости?

– Ночь какая-то тренировочная. Лег – встал, лег – встал. То ты на доске, то она на тебе.

Отступившая к утру темнота обнажила побелевшую траву. Иней.

Провожу пальцем по травинке, из белой она становится снова зеленой. Значит, еще не мороз, только последнее предупреждение.

Связь по рации между разбросанными в горах подразделениями теперь только в экстренных случаях. Почти все аккумуляторы «приказали долго жить», зато до сих пор не истрачен ни один патрон.

Туман.

Ни мы, ни в нас.

Но каждый рассвет – как перед Бородинской битвой.

Две ночи на Шариламе позади. Начинается третий день крупномасштабной войсковой операции по уничтожению бандформирований в верховьях реки Шаро-Аргун.

По-прежнему ничего не происходит.

Под нашей горой сразу два села. Одно называется Дай, другое – Шаро-Аргун. Оба селения пользуются дурной славой. Кажется, что Дай ближе, но дорогу к нему преграждает река. Ближайший мост в десяти километрах. За продуктами решено идти в Шаро-Аргун.

Одиннадцать человек. Прошусь с ними.

– Ты же понимаешь, что мне за тебя, случись чего, голову снимут. – Безклубов попыхтел для порядка, но через минуту улыбнулся: – Обещал я тебе, что будешь лягушками питаться, а ты не верил. На войне плохо не когда стреляют, а когда жрать нечего и помощь не придет. Хотя, когда стреляют, тоже, конечно, хреново. Ладно, с вами пойдет Гуська, держись к нему поближе.

Командовать продовольственной экспедицией назначен капитан Дмитрий Козлов. Оказывается, он – наш коллега, военный журналист. Но здесь капитан – замполит группировки. А при необходимости и командир боевой группы. Это его людей в первый день из-за непогоды подсадили к нам, на высоту 1691, и в назначенное место капитан повел свою группу пешком.

Но после первой же ночи Безклубов приказал им возвращаться на Шарилам. Здесь можно хотя бы высушиться у костра.

– Корреспондент, ты что, тоже с нами? В приметы не верю, но лучше б остался. С тобой и Гусей нас тринадцать, нехорошо. Ну ладно, становись в строй. Может, тебе автомат дать?

– Мое оружие – авторучка.

– Мое, вообще-то, тоже. Но газета не выходит, приходится воевать свинцом, а не словом.

Вышли ровно в полдень.

Не знаю, как Шарилам переводится с местного, но верхушка нашей горушки похожа на шар. Сначала пологий, мягкий спуск. Потом все круче и круче. Стараясь ступать след в след, мы вытянулись цепочкой метров на двести.

Еле сдерживаюсь, чтобы не перейти на бег. Если понесет – не остановишься. Я еще вижу сзади наш старт, а ноги уже дрожат как веревки.

Первым идет прапорщик Магомет Абуев (Мага). Когда-то он проходил подготовку в одном из лагерей Багаутдина. Но повоевать за идеи ваххабизма, к счастью, не успел, вовремя бросил это богопротивное дело и пошел служить по контракту в российскую армию.

Он учился ставить растяжки и закладывать на дороге фугасы. Теперь ему доверяют идти первым.

Это риск. Если вовремя не увидеть тоненькую проволочку, есть только 2–3 секунды, чтобы крикнуть остальным «ложись!» и попрощаться с жизнью. Духи ставят растяжки так, что осколки найдут тебя везде.

12.55.

Идем почти час. По бокам дороги пропасть. Что там, внизу и где оно кончается, не видно. Даже по сравнению с нашим туманом там сплошное облако.

Развилка. На карте ее нет. Куда идти?

На правой дороге поперек лежит большое поваленное дерево. Нет, туда не пойдем.

Выходим на поляну. Я назвал ее Поляной сказок. Грибы как на прилавке: белые, подберезовики, целые семьи – от огромных, до самых маленьких. Прямо посреди поляны раскинула тяжелые ветки дикая груша.