– Там нас учили, как надо воевать, а сюда приходишь и смотришь, как воевать не надо. Дело-то за малым! Немного решительности, чуть-чуть согласованности – мы их и без нового оружия одолеем. Оседлай все высотки, выжимай их на минное поле, запирай котел – и мочи изо всех калибров! А сейчас.... Ну, найдем мы их следы, чуть-чуть оружия, мелочевку всякую. Но сами-то боевики уже ушли! Еще, не дай Бог, людей потеряем на тех сюрпризах, что они нам оставили. Теперь, раз так, уходить надо и снова ждать удобное время для удара.

– Так почему не уходим? Кого мы теперь здесь ловим?

– Теперь никого. – Безклубов задумчиво жует травинку. – Теперь нас здесь можно ловить...

Конечно, голыми руками нас не взять. Но риск перестал быть оправданным. Глупо таким табором гоняться за трофеями, наподобие тех, что мы нашли в лесу два часа назад.

Безклубов оторвал меня от своих мыслей загадкой.

– Посреди пустыни лежит мешок. На мешке человек. На нем сверху еще один мешок. Кто этот человек и как он сюда попал? Можешь задавать вопросы, а я буду отвечать только да или нет.

Я стал задавать вопросы.

– Далеко от караванных путей?

– Не важно.

– Человек жив?

– Нет.

– Его убили?

– Сам загнулся.

– Молодой?

– Как мы с тобой. Но это тоже не важно, – от сравнения по коже невольно ползут мурашки. Безклубов действительно не похож на командующего – стал бы генерал сидеть здесь вместе со своим войском – без воды, еды и крыши над головой!

– Он там по своей воле?

– Да.

– Он искал смерти?

– Нет. Но он ее нашел.

Я задумался. Нет, хватит на сегодня мыслей. Сдаюсь.

– Это парашютист. Мешок снизу, мешок сверху – парашют не раскрылся. – Безклубов рассмеялся. – Хотел как всегда, а кончил плохо. – И без всякого перехода: – Да задавить их здесь не так сложно. Даже в горах. Но принцип такой: увидел – надо убивать!

«Глаза Безклубова сверкнули» – написал бы репортер, никогда не видавший войны.

«Это слова гестаповца из фильма про фрицев! – подумает читатель, изнеженный тщательным подбором правды о войне. – Так не может говорить насквозь положительный и смелый русский полковник».

Я шел к своему костру уже заполночь. И думал о том, что разве эти жестокие и, на первый взгляд, циничные слова страшнее самой войны? В бою не время философствовать. Кто в этом усомнится, будет убит. Если не мы, то нас.

А значит, «увидел – надо убивать»!

Другой возможности не будет. Воевать на полумерах нельзя.

В свое время была такая полувоенная игра – «Зарница». Школьники бегали по полям игрушечных сражений с деревянными автоматами, изображая из себя солдат. А настоящие солдаты с настоящими автоматами смеялись и говорили, что если мы никогда не хоронили «бычки», то мы салаги. И под это дело мы с удовольствием рыли за них окопы.

Теперь автоматы настоящие, но все снова похоже на игру – еще утром мы были на охоте, а теперь сами в западне.

У костра на земле валяются деревянные крышки от снарядных ящиков – наши лежанки. Земляные стенки действительно спасают от ветра, но зато не выпускают дым. И он кружится из угла в угол, и только потом, тяжело перевалившись через стенку, уносится прочь.

Забавнее всех выглядит авианаводчик Андрей. Летная кожанка, туфли и пилотка, завернутая на уши. Среди здешней слякоти он выглядит как пижон или оккупант. Андрей тянет ноги в штиблетах поближе к огню. Рожденный летать, он сидит на деревянной дощечке и зубом на зуб не попадает.

Никто не спит. Все молча смотрят в огонь. Спальник есть только у доктора, и он, завернувшись в него с головой, пытается храпеть. Гуся то и дело толкает его в бок.

– Доктор, проснись, хватит храпеть, где твой спирт? – Все знают, что спирта давно нет, согреться нечем. – Ну дай коллективу хоть глюкозы.

Амир поворчал, но достал из-под головы свою сумку с красным крестиком и выдал пакет с глюкозой. Двести пятьдесят грамм на восемь человек.

Право первого глотка дают нам, гостям. Саша Кисловский делает осторожный глоток, потом подымает глаза на меня и с некоторым сожалением отдает пакетик. Сашка учился в институте и не служил в армии.

Какой теперь она ему запомнится?

Состоящей из холода, голода и поразительного умения наступать на одни и те же грабли?

Или из мужества тех, о ком даже не напишут в газетах, потому что в повседневном выполнении долга вроде и нет ничего выдающегося?

Пока в тебя не стреляют из боевого оружия, ты не почувствуешь войну. Но это только до первой крови. До первого убитого.

– Бесконечно можно смотреть только на то, как журчит ручей, как горит костер и как тебе выдают зарплату. – Гуся не может долго молчать. Маленький, юркий, весь состоящий из движений и улыбок, он пытается растормошить остальных. За что Безклубов взял его в телохранители? Ведь Гуся музыкант, а не вышибала. До войны он был солистом оркестра.

– Вот мы тут сидим по чьей-то дури. По чьей? Ведь не из-за погоды же! Сначала мы замешкались из-за «вертушек», а пока «тормозили», 74-я бригада как раз втянулась в свой район. Теперь и ее сворачивать уже поздно. Выходит, ночуем мы здесь из-за ее нерасторопности. А если бы мы сработали четко, они бы, как пить дать, вошкались сутки. И мы бы застряли здесь опять же из-за них.

– Да не из-за них. Просто всем надо разворачиваться бойчее, тогда духи никуда не денутся!

– Корреспондент, почему газеты об этом не пишут? Кто у нас враг – в чалме с автоматом или в штабе с толстым брюхом? Вот я всего лишь прапорщик, а знаю, что так не воюют. А в Ханкале что, не знают? Там ведь не такие недоучки, как я, там полковники и генералы.

– А мне кажется, они просто просекли вкус «боевых». Сиди себе в штабе, под охраной, переворачивай календарь и считай свои трудодни! Это не батальоном в атаку ходить. У них из Москвы сюда даже очередь, каждый едет и прикидывает, что он потом себе купит.

– Ну а ты себе что купишь? Вот Амира можно понять: он родом из Карамахов, ему там, когда в гости приезжал, свои же односельчане – ваххабиты сорок палок врезали. У него пролетарская злость от обиды, он воевать будет из принципа. А ты сюда зачем приехал? У тебя в личном деле уже две войны записано, мог ведь отказаться ехать на третью? Только не надо слов о Родине!

– У меня эти две войны не только в личном деле, они у меня в судьбе записаны. Мне лучше здесь служить, чем там на майорское жалование право на жизнь отвоевывать. А своего угла у меня что здесь, что там – все равно нет. И не скоро будет. Раньше была армия бесквартирных, теперь армия льготников. В Ханкалу на неделю слетал в командировку, привез справку – и становись в льготную очередь.

Сошлись на том, что честным трудом в России на хлеб не заработать.

– Ладно, нам тут еще о политике разговоров не хватает! Пусть лучше нам Гуся что-нибудь споет.

Гусейн положил на колени деревянную крышку от снарядного ящика и под мерный такт ударов затянул унылую песню про журавлей, которым уже нет мочи куда-то лететь, и они приземлились тут, в Чечне, в горах среди ночи.

Слушали молча, все как один выставив ступни и ладони в редеющее пламя костра.

– Если завтра погоды не будет, пойдем в село на мародерку. Там споешь. Чтобы девки к нам не липли. И