Поэтому бережно вели мы на них регламентные работы, меняли моторы, делали ремонт, который был в наших силах. И машины верой и правдой служили экипажам.

В конце октября полк бомбил фашистский аэродром в шести километрах юго-восточнее станции Зрянской. Когда экипажи вернулись домой, мы недосчитались самолета старшего лейтенанта Ивана Томчука. Кто-то видел, как его поймали прожектора. Но экипаж на поврежденной машине совершил вынужденную посадку в двадцати километрах от нашего первого полевого аэродрома в районе озера Эльтон.

Командир полка вылетел на поиск и нашел самолет Томчука, но приземлиться рядом с ним не смог. Пришлось добираться, к поврежденной машине на автомобиле БАО. Обо всем этом я узнал на следующий день, когда получил команду лететь на Эльтон, захватив с собой двигатель, разобранный воздушный винт, маслорадиатор, стремянки, инструмент и продукты для пяти человек на неделю…

Двадцать километров от Эльтона к машине Томчука мы на тракторе с тележкой, загруженной доставленным на аэродром техническим имуществом, преодолели за день. Приехавший со мной техник А. Ф. Уткин лишь удивленно свистнул, оглядев повреждения. Снаряд разворотил правый мотор — сорвана головка пятого цилиндра, пробита гильза шестого, поврежден обтекатель, побиты лопасти воздушного винта, обшивка фюзеляжа.

Оценив положение, мы приняли решение перетащить самолет на более ровное место, с которого после ремонта можно было бы взлететь. Подвели трактор. Буксировочные тросы зацепили за оси колес шасси. Я расставил наличные силы, дал указания, кому за чем приглядывать, и занял место командира в пилотской кабине. Самолет, лишенный двигателей, превращается в неуклюжий металлический аппарат, в котором лишь тормоза имеют какое-то значение. Вот их я и взял под свой контроль. Взревел трактор, Ли-2 двинулся вперед. Борттехник шел впереди, указывая дорогу. Моторист слева, Уткин справа тащили стопорные колодки, готовясь в любой момент подставить их под колеса на спусках. Стрелок-радист у меня за спиной ручным насосом поддерживал высокое давление в гидросистеме, я действовал тормозами.

Степь. Она только с высоты кажется ровной и плоской. Теперь же нам пришлось убедиться, что это обман. За день с остановками, разворотами, спусками и подъемами нам удалось пройти всего полтора километра. Но и это была победа. Перед нами лежал ровный клочок земли, пригодной для взлета.

— Здесь остановимся, — сказал я, прощаясь с трактористом, борттехником лейтенантом А. Ф. Шпетаковским и мотористом, которые возвращались к Эльтону. — Вас ждем завтра с двигателем, треногой с лебедкой, бочкой моторного масла.

Трактор ушел, мы остались в степи одни. Ни огонька вокруг, лишь ветер свистит, несутся по небу низкие тяжелые тучи, а по степи — шары перекати-поля. Сумерки заволокли горизонт.

— Я тут стожок сена в балочке приметил, — сказал Уткин. — Надо бы сенца в машину натаскать, а то уж больно жестковато спать без подстилки в этом железном ящике.

Старшина Алексей Уткин отличался абсолютной надежностью при выполнении любых технических работ. Он мог сделать сложнейший ремонт аккуратно, точно. Однако его аккуратность и опрятность касалась лишь самолетов. Внешний вид самого же Уткина не раз вызывал нарекания начальства. Но здесь, в степи, вдали от базы он чувствовал себя отменно. Почти в полной темноте мы натаскали в самолет сена, застелили его изношенными моторными чехлами. Борттехник и стрелок-радист были в зимнем меховом обмундировании, мы же с Уткиным и моторист одеты полегче. Однако населенный пункт далеко, транспорта нет, да и машину в поле без охраны не оставишь. Придется жить, как сказал Уткин, в этом холодном железном ящике.

Ночь тянулась мучительно долго. Ветер бил в самолет, выдувая последние крохи тепла, сено грело плохо, и потому, едва в иллюминаторах стало сереть, мы решили начинать работу. Я распахнул дверь и не узнал степь. За ночь выпал снег, сровнял все ямы, весело кружилась поземка. Лишь этого нам не хватало…

Оглядев машину, понял, что своими силами демонтировать разрушенный двигатель мы сможем. А вот навесить новый?! Уж больно высоко его нужно поднимать. Но, как говорится, голь на выдумку хитра…

— Уткин! — крикнул я технику, который мрачно озирал заснеженную степь. — Зови стрелка, берите лопаты и ройте траншеи по ширине колеи колес шасси.

Уткин молча обследовал участок работы и взялся за лопату. Вскоре две глубокие траншеи с пологим входом и выходом для колес чернели на покрытой снегом площадке перед самолетом. Чтобы затолкать в них Ли-2, пришлось повозиться. Но вот он скользнул вниз, и крылья застыли над самой землей. Я распределил обязанности:

— Борттехник Шпетаковский, техник Уткин размонтируют и снимают воздушный винт. Они же готовят к съему поврежденный мотор. Моторист сливает масло из бака, рассоединяет трубопровод, помогает мне снять бак и маслорадиатор. Затем стрелок с мотористом промывают трубопровод бензином, для того чтобы очистить его от металлической стружки, которую мог дать при работе разбитый мотор…

Натянув заблаговременно припасенную палатку, установив треногу, навесив лебедку с цепями, мы взялись за дело. Выл ветер, швыряя в нас колючим снегом, подрагивал самолет. Стыли руки, болели от бензина — мы работали.

— Стрелок! Мустафаев! Уткин! Шпетаковский! Все сюда! — крикнул я.

Когда у поврежденного мотора собрался наличный техсостав, бережно, осторожно мы начали его снимать. К вечеру эта операция была закончена. Немало потрудившись, мы оттащили двигатель в сторону, освободив место для того, который привезли.

Ужинали в самолете, где хоть как-то можно было укрыться от ветра. Старшина Б. А. Мустафаев был назначен на время ремонта поваром. Продукты мы прихватили по четвертой норме — вермишель, картофель, консервы, хлеб, сахар… Стрелок оказался бойцом расторопным, побегал в округе и набрал дровишек для костра. Так что единственной оградой в морозном поле для нас стали вермишелевый суп, картофель в мундире да горячий чай. Сон сморил сразу после ужина, но и во сне я совершенно отчетливо ощущал, как болят руки.

Утром общими усилиями сняли новый двигатель с транспортировочной подставки, смонтировали на мотораме, подтащили к треноге. Лебедкой, навешенной на ней, с горем пополам двигатель можно было поднять или опустить, а вот сместить его в сторону — тут уж шалишь! Нам же не просто нужно двигать его туда-сюда, а осторожно, с ювелирной точностью состыковать узлы моторамы с узлами на гондоле. Через полтора часа у всех болели спины, дрожали руки и, несмотря на холод, по лицам стекал пот, оставляя светлые бороздки на измазанных лицах, И все же мы победили эту полуторатонную тушу металла, оплетенную трубками и шлангами. Сборка, регулировка и установка воздушного винта, маслобака, маслорадиатора и всей арматуры на правой силовой установке Ли-2 отняли у нас меньше сил, чем операция по установке двигателя.

Однако, управившись с механической частью, мы были загнаны в тупик частью электрической. Сели аккумуляторы, а в Ли-2 они единственные в силах запустить движки. Вот здесь я еще раз убедился, что Уткина взял с собой не зря. Он с мотористом бензиновой лампой АПЛ-1 подогрел моторы, масло. Потом они провернули воздушные винты. Используя слабозаряженные аккумуляторы и помогая им в раскрутке электростартера «ручкой дружбы», которые были на Ли-2, запустили левый мотор, за ним я легко запустил и правый. И степь будто затихла, прислушиваясь к гулу машины. Во всяком случае, надоедливый вой ветра утонул в этом моторном гуле. Мустафаев сорвал ушанку с головы и высоко подкинул вверх, за что тут же был наказан — вихрем от винтов ее унесло далеко в степь.

Мы быстро проверили системы самолета, показания всех приборов, дали возможность подзарядиться аккумуляторам. Я вновь занял командирское кресло, теперь уже для того, чтобы вырулить Ли-2 из траншей. Мустафаев связался по рации с командным пунктом аэродрома Эльтон и попросил передать в полк просьбу, чтобы прислали экипаж. На другой день в морозной дымке, окутавшей горизонт, разглядели черную точку. Это шла автомашина с командиром отряда капитаном В. А. Тишко и штурманом. Победным гулом работающих моторов встретил их наш Ли-2 — мы регулировали и проверяли обороты на малом газу.

Загрузили в самолет мотор, другое нехитрое техническое имущество, заняли места в грузовом отсеке. И только тут я почувствовал, как устал. Избитые, все в ссадинах руки привычно ныли глухой болью. Я попробовал согнуть пальцы и… не смог. Оглянулся на Уткина. Уткнувшись лицом в чехол, он спал.

Тишко со штурманом, осмотрев припорошенную площадку и подсчитав загрузку, решили было высадить нас, чтобы мы добирались к аэродрому в автомобиле. Уж очень мала была площадка, которую впереди замыкал глубокий овраг. Но, поглядев на наши измученные, исхлестанные ветром лица, увидев мои