Он молча и немного подозрительно смотрит на меня.
– Давайте так, – говорю я заинтересованно и живо. – Вы оставляйте документы и приезжайте через... ну, где-то часа через полтора. Я как приду, сразу начну подписывать, а вы подойдете...
– Нет, – перебивает он меня, – я лучше вас подожду. Кстати, а далеко комитет от вас? Может, вас подвезти туда, чтобы побыстрее? Я на машине.
– Нет, комитет через дорогу, это недолго.
– А может, все-таки сначала подпишете? – спрашивает мужчина. – А потом будете спокойно делать свои копии, уж наверняка ваш председатель не знает, сколько это копирование у вас займет времени. Задержитесь на полчаса – он и не заметит.
– Так печать все равно ведь в бухгалтерии, – развожу я руками даже как будто сочувственно, – а Зинаида Геннадьевна там же, в комитете, и пока я копии не принесу...
– Я понял, – он перебивает меня резко. – Хорошо. Я приеду через час.
– Оставляйте бумаги, я, может, и раньше справлюсь и начну подписывать, – приветливо и даже услужливо говорю я.
– Да нет, не стоит, – как-то нерешительно замялся он, подумал секунду и добавил: – Несколько минут роли не сыграют, а я пока еще там посмотрю кое-что.
– Ну ладно, – соглашаюсь я.
Он еще не ушел, неторопливо убирая документы в папку и застегивая куртку, а я уже полезла в шкаф и достала папку с «нужными» паспортами. Он еще стоял в коридоре, звоня по телефону, а я уже проворно встала около ксерокса, делая бессмысленные копии. Наконец я услышала звук спускающихся по лестнице и удаляющихся шагов. Метнулась к окну, распахнула настежь раму и, высунувшись на улицу, увидела Максимова, вышедшего из нашего здания. Только тогда я бессильно опускаюсь на подоконник. Сердце стучит быстро и как-то судорожно, а может, это я дышу судорожно. Руки у меня дрожат, и ноги как будто ватные. Да, действительно, как будто ватные. Не задумывалась я раньше над этим образным выражением, а сейчас ощутила это очень явственно. Ватные, они совсем не слушаются. Что же делать? Честно говоря, я даже не понимаю, зачем затеяла это представление с паспортами и комитетом. Выиграть время? Для чего? Даже документов он мне не оставил, чтобы посмотреть, действительно ли там... Что? Что я там могла бы увидеть? Я же ничего не понимаю в строительстве. О боже! Что это я сижу-то? А вдруг он стоит рядом где- то и смотрит, понесу ли я копии паспортов. Даже наверняка стоит. Так подозрительно на меня смотрел... Я вскакиваю. Хватаю те несколько листов, что уже успела скопировать, и еще какие-то старые бумаги, чтобы пачка была попредставительнее, накидываю куртку, закрываю кабинет и спускаюсь вниз.
Выйдя на улицу, я несколько демонстративно смотрю на небо, на подсыхающие лужи, типа нет ли дождя и как удобнее пройти, не замочив ног. Это для того, чтобы оглядеться. Машину с питерскими номерами – светлый «Фольксваген», стоящий на противоположной стороне улицы, я замечаю сразу. Больше того, я отчетливо вижу мужчину, сидящего за рулем. Он обнял баранку двумя руками, прижавшись к ней подбородком, и пристально смотрит в лобовое стекло. Смотри, Артем Сергеевич, смотри. Видишь, я иду в комитет, в руках у меня пачка бумаг, и я в меру тороплюсь. Интересно, ты здесь целый час так и простоишь? Я перехожу дорогу и сворачиваю за угол здания. Я на самом деле иду в комитет. Конечно, я войду только в вестибюль большого здания областной администрации, дальше, чтобы пройти к кабинетам, нужен специальный пропуск. Когда нужно, его заказывают, но сейчас мне этого и не надо. Стекла в здании затемнены, так что с улицы не видно, прошла я дальше или стою около окна. А я как раз и встану около окна и посмотрю, будет ли сопровождать меня светлый «Фольксваген». Я вижу, как машина Максимова развернулась около здания и уехала. Понятно. Следил. А теперь приедет через час. Вернее, минут через сорок. Может, сорок пять. Я ловлю себя на мысли, что думаю о каких-то минутах, о какой-то ерунде и совершенно не представляю, что теперь делать. Одно утешает, что Зинаида Геннадьевна мимо меня не пройдет. А значит, и не встретится без меня с Максимовым. У меня есть какое-то время, чтобы почти спокойно подумать. Сначала надо позвонить мужу, потому что он наверняка беспокоится. Я достаю мобильный. Хорошо, что вестибюль почти пуст, только охранник сидит у лестницы, но это довольно далеко.
– Дорогой, это я.
– Ксюша, что случилось? Ты можешь теперь объяснить? – Муж схватил телефон на первом же звонке. Сразу видно, что ждал. Я вздыхаю. Как бы объяснить попонятнее, но покороче?
– Ко мне сегодня пришли те, кто звонил и советовал «не вникать», – начинаю я говорить. Муж молчит. Я знаю эту его манеру: он никогда не переспрашивает и не задает пустых вопросов типа «да?» или «и что?», если слушает действительно внимательно. Если он напряжен или волнуется, он всегда молчит. Поэтому я продолжаю. Медленно, стараясь говорить только то, что действительно важно, эмоции и подробности будут потом, сейчас некогда: – Это не связано с камнем. Это связано с работой. Я должна подписать дефектные ведомости на восстановительные работы в Спасском монастыре. Но там какие-то нереальные работы, но очень реальные деньги. Понимаешь?
– И без вашей подписи им этих денег не отмыть, – сразу схватывает суть мой мужчина. – Не заморачивайся, Ксения, это сплошь и рядом. У них наверняка все уже оговорено, твоя подпись – чистая формальность. Тебе системы не переделать. Себе дороже воевать с системой. Подписывай.
– Но на эти деньги претендует и сам монастырь, – я говорю это уже просто так, я уже поняла и сделаю, как советует муж. Говорю же по привычке, чтобы просто выдать собеседнику
– Тендер? И они хотят опередить монастырь, – муж усмехнулся. – Не хочется тебя расстраивать, дорогая, но, скорее всего, так и будет. А жаль: монастырь на эти средства, скорее всего, реальную стройку бы провел, – муж помолчал, – это и понятно, они для себя же делают. Это все равно что в своей квартире за государственный счет евроремонт делать.
Такой у меня муж. Реально смотрит на вещи.
– Значит, подписывать? – я жду ответа.
– Жаль, но деваться некуда, – муж серьезен. – Они не пришли бы с такими, как ты говоришь, липовыми бумагами к вам, если бы не заручились поддержкой тех, кто проводит конкурс.
– Но как же монастырь, он же тоже подал на конкурс бумаги, а к церкви у нас сейчас повышенное внимание, сам знаешь. Может, они все-таки выиграют?
Мне очень хочется как-то обнадежить себя, что все не так мрачно и что деньги не уйдут по карманам частных лиц. И я делаю последнюю попытку:
– Монастырь скажет, что завалов-то уже нет, им, конечно, поверят...
– А представители фирмы скажут, что завалы они уже разобрали и теперь только хотят вернуть затраченные
Я поняла. Я поняла, что ничего в этом не понимаю, что муж специально очень просто объясняет, чтобы я уяснила принцип. А принцип ясен: обмануть можно.
– Значит?..
– Подписывай.
Я еще какое-то время молча смотрю в окно. Потом иду к мусорному ведру, выбрасываю «нужные срочно» бумаги и выхожу на улицу. Я не хочу подписывать липовые бумаги, но мне придется это сделать. Воевать с системой себе дороже.
Максимов приехал через час. Примерно через час, я даже отслеживать точное время не стала. Зачем? За это время, пока его не было, я просто сидела за своим столом и думала. Как ловко все у них получилось. И Ирины, которая понимает в этом вопросе лучше меня, сейчас нет. И обо мне они откуда-то узнали. Звонили мне заранее, предупреждали, чтобы я в ответственный момент не заупрямилась. Если бы я сразу поняла, что это по работе, то я связалась бы с Ириной или с монастырем, а я думала, что это про камень.
Я вздыхаю. В конце концов, ничего страшного в том, что я подпишу эти бумаги, не будет. Ну, украдут
