Я замолчала. Завтра – это довольно неожиданно. Кроме того, Марину ведь тоже не хочется подводить...
– Ксюша, Маринка там рядом? – Ирина тоже из бывших археологов и, конечно, знает всех, – дай ей трубку, пожалуйста, я сама все объясню.
Я протянула телефон Марине:
– Это Ирина Бородина, хочет поговорить.
Пока они разговаривали, я пыталась осмыслить ситуацию. Они, конечно же, договорятся. Это почти на сто процентов. Тем более у нас и рабочих останется мало, работа все равно пойдет медленнее, так что отпустить меня отпустят. Не то чтобы совсем уж безболезненно, но без обид и катастрофы. Немного жалко оставлять недокопанный участок, тем более что идут такие прекрасные находки, но что делать...
Мысли мои заметались: что же теперь делать? Конечно, все это должно быть только к лучшему. В конце концов, подальше от камней, следов и трупов – не это ли лучший выход из сложившейся ситуации? Да и от Дрозденко Станислава Владимировича подальше, от сплетен и домыслов окружающих, а то если даже Марина позволяет себе подозревать... Немного страшновато выходить на новую работу, но ведь все равно начинать когда-то надо.
Я дождалась, когда закончится разговор Марины с Ирой. Конечно, они договорились, как я и предполагала. Марина протянула мне телефон и несколько театрально развела руками, дескать, что делать.
– Ксения, мы все уладили, – сказала Ирина. – Завтра ты можешь уже выходить на работу. Но Марина просто так тебя отпускать не хочет, просит по вечерам еще поработать, ты как?
– Посмотрим, я еще не знаю, чего конкретно она хочет, – я посмотрела на Марину. – Так завтра с утра, к девяти?
– К девяти. Короткий инструктаж, и с обеда ты остаешься одна...
– Что? – я в шоке. – Как с обеда одна? Ты шутишь, что ли?
– Нет, не шучу, приходи завтра, я тебе все объясню, – сказала Ирина ласково и даже почти заискивающе. – Ксюша, правда, так складываются обстоятельства. Пока, до завтра, – и она отключается.
Я молча посмотрела на Марину. Она сочувственно развела руками и вздохнула:
– Ксения, и я хочу тебя попросить...
– Давай, чего уж там, – я кивнула и подумала: «Как я буду выкручиваться?»
– Ты не могла бы вечером помочь в камералке? – спросила Марина несколько неуверенно. – Катеньку я бы поставила с обеда на твой участок, а ты после работы поразбирала бы лотки. Много находок уже не будет...
Марина еще какое-то время убеждала меня, что работы будет немного, что поработать мне нужно будет часа два всего, а что не успею, так можно на утро оставить, Катенька в первой половине дня будет разбирать находки, а только во второй будет на участке... Я слушала вполуха и думала о том, что надо позвонить домой и хотя бы ради приличия спросить совета или даже разрешения у мужа работать вечерами. Он, конечно, разрешит, он же понимает, что Марину я не могу подвести неожиданным уходом. А потом в нашей жизненной ситуации деньги лишними не бывают. Но позвонить и спросить я должна.
Конечно, муж был не против. Для порядка он немного поворчал, что совсем от дома отбилась. Но потом сказал, что раз ситуация такая – то нужно идти работать и там, и там. Расходы нам предстояли в этом году немалые, а заработать можно только летом, отдыхать же зимой будем.
Итак, завтра я должна была уйти с раскопа. Ничего не менялось от того, что я буду приходить сюда вечерами, чтобы разобрать находки. Вечером здесь не будет никого – ни землекопов с их вопросами, шутками, непонятками, ни археологов с их рассказами и гипотезами, выдвигаемыми прямо по ходу раскопа, ни рабочих со стройки, в любой удобный момент приходящих к нам, чтобы посмотреть, спросить... Вечером раскоп спит. Это, в общем-то, даже не раскоп, это просто яма и отдельные предметы, в этой яме найденные.
Что-то сжалось внутри меня от этой мысли. Жаль, действительно было жаль уходить. «Интересно, – подумала я, – должна я сказать Стасу, что ухожу и с завтрашнего дня меня не будет? Его же вечерами здесь тоже не бывает. Предупредить его, что больше мы не увидимся?»
Я не знала ответа на этот вопрос. Вроде как ничего я никому не должна, но наши дружеские отношения, сложившиеся сами собой в последнее время, вроде как и обязывали... Неожиданно я разозлилась. Да что это такое, спрашивается? Почему я вечно впутываюсь в какие-то непонятные отношения? Зачем мне друзья, перед которыми я должна оправдываться, отчитываться? Неужели мне Мишеля мало? Так теперь еще и перед Стасом отчитываться? Не буду. Ушла и ушла.
Приняв такое решение, я почувствовала себя предательницей, но менять его не собиралась. Мелькнула спасительно-жалкая мысль, что если Стас появится сам на раскопе до конца рабочего дня, то тут уж я, так и быть, предупрежу его, а если нет, то сам виноват. Вот так.
Стас до конца рабочего дня не появился. Передавая вечером участок Кате, объясняя ей свою методику ведения дневника, показывая проблемные квадраты и предупреждая ее об особенностях некоторых землекопов, я невольно все время поглядывала по сторонам, не видно ли Дрозденко. А когда мы с Мариной пошли к сторожу, чтобы предупредить его о том, что я вечерами буду приходить работать в камералку, я, не удержавшись, мимоходом спросила у него, будет ли сегодня еще Станислав Владимирович, на что получила категорический ответ, что точно нет, потому что он после пяти никогда здесь не бывает. Никогда.
Почему-то я почувствовала себя виноватой. И даже утешительная мысль о том, что если его нет, то что ж я могу поделать, ведь у меня нет его телефона, чтобы позвонить и предупредить, тут же сменилась ехидно-укоризненной: можешь спросить номер у Марины, у нее-то наверняка его телефон есть.
В общем, настроение было хуже некуда. Да еще и волнуешься, как завтра на новой работе... Когда ж проблемы-то закончатся? Впрочем, одной проблемой точно станет меньше. Камень. И следы на теле убитого бомжа. Можно, конечно, потом поинтересоваться, что и как, полюбопытствовать, так сказать, но бояться уже будет нечего. Теперь-то уж точно это меня касаться не будет.
Мне захотелось сразу пойти к камню, но я сдержалась. Как раз камень-то никуда не денется. К нему я могу приходить и вечерами. Даже лучше вечером-то, когда никого нет и никто не мешает просто посидеть и подумать о чем-нибудь. Я так живо и отчетливо представила, как я в одиночестве сижу около теплого валуна, как ветер легко перебирает мои волосы, а вокруг тишина, и только река едва слышно шепчет что- то, да листья на деревьях так же тихо отзываются ей в ответ... Я так это ясно представила, что мне даже показалось, что на миг все стихло вокруг.
Андрейка сидит у камня, чутко прислушиваясь к шорохам. Вокруг тишина, только река вздыхает, плескаясь о берег, и чуть слышно шелестят листья, разговаривая с ветром. Привычные, успокаивающие звуки вечернего леса. Андрейка знает каждый звук, каждый запах в своем лесу. Он даже сквозь сон может различать их. Но сейчас он не спит. Он ждет. Странные слухи поползли по городу. Вот уже который раз слышит Андрей, что завелись в лесу какие-то люди. Одеты в шкуры, хлеб не едят. Никого, правда, не трогают, если кого-то встретят в лесу, то сразу уходят, в разговоры не вступают, и куда уходят, никто не знает. Говорят, что по ночам они приходят именно сюда, на эту самую поляну, чтобы поклониться Медведю. Андрейка хочет посмотреть на них. Что делают они около камня медвежьего? Андрейка не собирается им мешать, он только посмотрит... Долго ждал Андрей около камня, но никто не пришел. Андрей будет приходить сюда каждую ночь, сначала он будет сидеть около камня, потом в стороне, потом он станет прятаться, чтобы не спугнуть странных людей. Он будет ждать долго и безрезультатно. Никто не придет к камню.
Застывшая на миг тишина тут же рассыпалась, вернув окружающему миру реальность в виде человеческих голосов, скрежета каких-то машин и еще какого-то привычного и потому неосознаваемого шума. Я даже немного потрясла головой, зажмурив глаза, чтобы стряхнуть с себя наваждение.
– Ксения Андреевна, я все учетные тетрадки буду оставлять на столе, – это Катюша теперь передает мне камералку, – и сверху буду писать записку, если будут какие особенности...
Я слушаю, кивая головой. Все понятно, ведь на камералке мне тоже приходилось уже работать, хоть и не так много, как начальником участка, но общее представление есть, ну а, в крайнем случае, всегда ведь и позвонить можно, если что. Сейчас я уже больше думаю о завтрашнем дне. Как там будет, на новой