— Ты тоже погоди, Олаф! — по-свейски крикнул я варягу.
Тот остановился. Меч опустил. Стал выглядывать, кто это к нему на родном языке обратился. И в этот момент ему в глаз стрела вонзилась. Выбитый глаз по щеке потек.
Варяг меч выронил. Схватился за древко. Вынуть хотел. Только глубоко стрела в череп вошла. Древко сломалось.
— Один… — тихо прошептал варяг, в реку упал, и понес его Славута вниз по течению.
— Кто стрелял? — разозлился я.
— Я это. Ласки прошу, княжич. — Побор сокрушенно головой покачал. — Стрелу-то в полете не остановишь…
— Ладно, — махнул я рукой. — Что теперь поделаешь? Прощаю, болярин…
— Известный он тебе? — Путята спросил.
— Видел однажды, — ответил я, вспомнив, как его Любава на подворье своем дурачила. — Это Олаф. Человек Свенельда. Выходит, ждали они нас. До Киева допустить не хотели. Жаль, что он в Вальхаллу ушел. Поговорить бы с ним. Выведать, что еще варяги задумали.
— Вы чего тут шум подняли? — Я даже вздрогнул от этого окрика.
Оглянулся, а это Гостомысл из ладьи поднялся.
— Чего орете? — злился ведун. — Только прикорнул перед обедом. А вы тут гай подняли. — Он сладко потянулся, а потом втянул ноздрями воздух и сморщился: — Сдается мне, Смирной, что подгорела твоя утятина… чего вы гогочете-то?
А на нас и вправду смех напал. Это горячка боевая из нас выходить стала…
Своих мы схоронили. Чужих оставили.
Дальше спокойно шли. И вот дошли наконец.
Мы причалили под вечер. Решили меж собой до утра себя не оказывать. Ладья тяжелая, подарками для Ольги груженная. Впрямь за купеческую сойдет. Гостомысл мошну приготовил, чтоб за стоянку заплатить. Только зря он прождал. Не пришли за положенной податью дружинники. Видно, правду лекарь про дела киевские рассказывал. Не до виры варягам теперь. Не до поборов.
— А нам-то что? — хмыкнул ведун. — Что не отдано, то останется.
Только пристали мы, к нам грузали[194] подбежали. Дескать, кого тут принесло на ночь глядя? Откуда и куда путь держим? Из каких земель пожаловали? Нет ли желания товар в лабазы перенести? Плата за то невеликая, а добро целее будет. Опять же постой предлагают. Только отказались мы. И от лабазов, и от ночлега. Решили в ладье заночевать. И нам спокойнее, и подарки для моей будущей мачехи под приглядом останутся.
Вытащили мы ладью на берег, с грузалями за помощь рассчитались. Да к ночлегу готовиться начали.
Только Путята в посады ушел. Ему нужно было с Соломоном встретиться. Узнать, как тут в Киеве настроение.
А мы двух гребцов в охранение выставили, а сами спать легли.
Меня разбудил сильный шум. Я со сна подумал, что опять на нас напали. Вскочил и за меч, Эйнаром подаренный, схватился. Глаза открыл. На своих взглянул. А они улыбаются. И только после этого вспомнил, что в Киеве мы. Какие тут разбойники?
И верно. Это жители посадские шумели. Много их собралось. Очень много.
Они окружили ладью. Кричали радостно. Руками размахивали.
— Что случилось? — спросил я Гостомысла.
— Радуются киевляне, — ответил ведун. — Прознали, кто мы и зачем пришли.
— Откуда?
— Соломон нас уже пять дней ждет. Видишь, как встречают?
— Ждут, когда мы Ольгу с собой в Коростень заберем, — улыбнулся Побор. — Между зубов она им застряла. Выковырнуть не могут. Думают, что мы это сделаем.
— Правильно думают, — подал голос Путята. Он полночи с Соломоном разговоры вел. Под утро только вернулся. Оттого и зевал.
— Сказать что-то людям надо.
— Гостомысл…
— Нельзя мне. Они же Перуна славят, а я Даждьбога.
Побор только рукой махнул. А Путята опять зевнул и сказал:
— Ты княжич, тебе и говорить.
— Да вы что? — испугался я. — Я ж для них малец несмышленый.
— Так покажи им, каков ты на самом деле.
Ничего не поделать. Я загнал свой страх подальше. Встал на сундук с добром, чтоб меня лучше видно было, и руки вверх поднял.
— Здраве буде, жители славного града Киева! — крикнул, когда народ угомонился, и поклон им земной отвесил.
Народ опять зашумел.
— И ты здравствуй!..
— Кто таков будешь?..
— Рады вас видеть, гости дорогие!..
— Забирайте варяжку да проваливайте!.. Волновались киевляне, словно Славута в ненастье.
— Я — грядущий князь Древлянский, Добрый Малович, — продолжал я, стараясь перекричать толпу, — сильно рад, что в земле Полянской нас не врагами, а друзьями встречают!
— Слава Добрыну! — закричали стоявшие рядом с ладьей.
— Слава! — подхватил народ киевский.
— Древляне нам не враги! — раздался чей-то крик. — Они от варягов не меньше нашего натерпелись…
Через некоторое время люди притихли, ожидая, что я еще скажу.
— Видно, ваш Перун с нашим Даждьбогом мировую выпили! — сказал я. — Вот в честь этого мира мы сватами от отца моего, князя Мала Древлянского, в город пращура вашего Кия пришли. Дозволите нам вашу княгиню за князя нашего просить?
— Забирайте ее поскорее! — крикнул кто-то из толпы.
Зашумел народ одобрительно.
— Слушай, — увидел я, как один грузаль другого в бок толкнул, — это что же получится? Коли Мал Древлянский на Ольге женится, то и Киев, и вся Русь под древлян пойдут?
— До всей Руси нам дела нету, — ответил ему другой. — Нам бы только варяжку спровадить. А там, глядишь, нового кагана кликнем. Хочешь — тебя?
И засмеялись оба.
— Слава Малу Древлянскому! — раздался пронзительный детский голосок.
— Слава! — подхватили люди.
— Ну вот, — шепнул мне Побор, — кажется, все у нас получится.
— Ну, коли так, — сказал я, — вот вам от князя Древлянского благодар.
Путята раскрыл приготовленный сундучок и протянул мне. Сундучок был хоть и маленький, но тяжелый.
Я запустил в него руку и достал пригоршню мелких серебряных монет. Взглянул на них мельком и швырнул серебро в толпу.
Началась небольшая давка. А я все кидал и кидал деньги.
— Будет тебе, — тихо сказал Гостомысл. — И так серебра раскидал достаточно. Еще немного, и они драться за него начнут.
— Слава князю Древлянскому! — крикнул Путята.
— Слава! — отозвался народ.
Тут кто-то решил нас немедля на Старокиевскую гору отправить. Чтоб быстрее Ольгу сосватали.
— Да что нам, их донести тяжело, что ли? — крикнул один.
