камнями. Невысокий настил, покрытый медвежьей шкурой. Оружие, кое-как развешанное по жердям, что покров шатра держат. Да еще мой кинжал, пустой безделицей лежащий у очага.
На настиле, укутанный в кунью шубу, сидел конунг Киевский и всей Руси каган.
Игорь Рюрикович.
Человек он был еще не старый. Но почему-то мне показалось, что он очень устал. Взгляд у него был… потухший, что ли… точно у древнего старика, который все уже в этом мире видел, и ничто его уже не удивит.
Из-под шубы торчали большие голые ступни. Он протянул их к очагу и время от времени шевелил пальцами.
— Здраве будь, пресветлый князь, — сказал я и отвесил ему земной поклон.
— Так ты, значит, сын Мала Древлянского? — спросил он, зевнул и посмотрел мне прямо в глаза.
И полыхнуло в памяти…
Зима морозная…
Первый гон…
Волк матерый мне в глаза смотрит…
Струйка горячая по правой ноге…
Стыд и ненависть…
«Так вот почему тебя „волчарой“ кличут», — чуть вслух не сказал, да сдержался вовремя.
— Да, пресветлый, Добрыном меня зовут.
— Что нужно тебе?
— Велел батюшка тебе обоз привести и слово передать. — Еще один земной поклон.
Ничего. Небось спина не переломится.
— Что в обозе? — Он снова уставился на свои ступни.
— Меха, жито, мед да брага.
— Угу, — пошевелил пальцами, покрутил правой ступней, поморщился и спросил: — А что за слово привез?
— Вот что батюшка сказать велел: «Зачем идешь опять? По весне уже всю дань отроки твои собрали. И ругу, и полюдье. С сыном своим тебе все, что осталось, передаю. Забирай и уходи. Дай нам спокойно с голоду умереть»[141].
— Это все? — Снова пальцами шмург-шмург.
— Да, пресветлый князь, — в третий раз поклонился я.
— Асмуд, — позвал он.
— Что, конунг? — Все это время старый варяг стоял за моей спиной.
— Обоз в Киев отправь. Хотя — погоди. Брага, говоришь?
— Да, пресветлый. Восемь бочек. — Я услышал, как стучит мое сердце.
— Брагу здесь оставь. Дружине под кабана пойдет. Дальше завтра двинемся. А мальчишку… — Он снова взглянул на меня и отвернулся. — На мать похож… — сказал он тихо. — Как думаешь, Асмуд? Что с мальчишкой-то делать?
— Мальчишку с возчиками на рассвете казнить, — сказал старый ярл. — Пора Руси привыкать, что один князь ею правит — каган Киевский.
— Ты первый раз не назвал меня конунгом, — улыбнулся Игорь. — Будь по-твоему.
— Пойдем, — точно клещами, вцепился варяг пальцами мне в шею. — Пойдем, Добрый… — и добавил с презрительной ухмылкой: — Сын Мала…
Вечером в становище пир гудом гудел. Брага брала свое. Да еще Белорев перед нашим отъездом в каждую бочку насыпал чего-то. Так что восьми бочек на три сотни воинов хватило с лихвой.
Но я и возчики не пировали. Мы лежали, связанные по рукам и ногам, на осенней земле за шатром кагана Киевского.
А варяги напились, и на забаву их потянуло. Тут они и о нас вспомнили.
— Эй, где тут выблядок, что по-нашему лопотать умеет? — спросил кто-то.
Подошли к нам человек десять. Меня за волосы Айвор схватил и встать на ноги заставил.
— Вот он, — говорит. — Ну-ка вякни чего-нибудь.
— Да пошел ты… — я ему в ответ.
Он меня пнул. Потом, под всеобщий смех, сапоги с меня стянул.
— Тебе, — смеется, — они один хрен боле не понадобятся.
— Тебе тоже, — огрызнулся я и сразу же пожалел об этом.
— Ты мне что, щенок, угрожать вздумал? Эй, — повернулся он к своим, — огоньку кто-нибудь дайте.
Ему в руку головешку сунули. Он ее помотал, чтоб она поярче занялась.
— Щекотки боишься? — меня спрашивает.
— Не боюсь, — говорю.
— А вот мы сейчас и спробуем, — и головней мне в босые пятки.
Не закричал я. Зубы покрепче сжал и стерпел.
— Что, свинячий выкормыш, не хочешь от боли орать? — пуще прежнего разъярился Айвор. — А придется, — и сапогом меня пнул.
А я снова стерпел. Сам лежу и думаю: «Хорошо хоть одёжу срывать не стали, а то заметили бы надетую на меня кольчугу…»
— Хватит, Айвор, — слышу. Это Егри подошел.
— А чего он, словно язык проглотил? — Мучитель мой взбеленился. — Крик бы поднял. Нас потешил. Что ему? Жалко, что ли? — и снова пнул.
— Я сказал — хватит! — разозлился Егри. — Не смей ярла трогать. Не по твоим зубам эта рыба. Он благородных кровей, а ты червь ползучий! Если такая охота вам, вон над простолюдьем куражьтесь, — подошел к возчикам, схватил Куденю за бороду. — Тешьтесь, сколько вам надобно, а его, — кивнул на меня, — не трожь.
— Ладно, — согласился Айвор. — Мы люди не гордые. Нам и возчик подойдет.
Били они Куденю умело. А тот только крякал да поскуливал, удары варяжские принимая… Потом им надоело.
— Как бы без нас там всю брагу не вылакали, — сказал Егри. — Пошли, что ли?
Айвор напоследок пнул меня ногой, и варяги пошли пировать. А нас оставили.
Брагу пить показалось им интереснее.
А мы ждали…
Временами казалось, что про нас забыли. Во всяком случае, до рассвета.
— Как думаешь, княжич? — спросил Куденя и со стоном на бок повернулся. — Нас повесят или мечами порубят?
— Не, — отозвался кто-то из возчиков. — Скорее всего, это мы их, — и засмеялся тихонько.
— Пятки-то саднит? — Куденя ужом подполз ко мне поближе.
— До свадьбы заживет, — ответил я.
Боли в ступнях и правда почти не было. То ли Айвор был никудышным катом, то ли помогал давний заговор. Тот, которому меня Любава научила.
— Всю требуху отбили, гады ползучие. — Куденя, постанывая, подвинулся еще ближе.
— Ты на ползучего сейчас сам больше похож, — кто-то из возчиков голос подал.
— Это уж точно, — через боль ухмыльнулся бывший лучший лучник древлянский. — Когда же наши-то начнут? А то ноги затекли, сил нет, — сокрушался он. — Да еще опорка размоталась.
— Когда надо, тогда и начнут! — рассердился я. — Тише. Идет кто-то.
И верно. Вскоре появился варяг. В обманчивом свете костров я не узнал его сразу. Но когда он присел передо мной на корточки, я понял, кто это.
— Ну что, Добрый, сын Мала? Ты уже приготовился к встрече с пращурами? — спросил Асмуд по- свейски.
— Да, — ответил я ему. — Матушка моя да ратники древлянские, которых ты со Святища на камни острые покидал, рады будут принять меня в Светлом Ирии…
