сентябре.
– Понятно… – Питер опустил глаза.
– Что понятно?
– Мой день рождения в октябре. Мне десять лет… – пробормотал он.
Наконец Фрэнсис поняла, почему Питер выглядел смущенным, когда начал разговор.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Фрэнсис, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь. У Питера всегда было хорошо с математикой, но Фрэнсис смущало другое – он еще слишком мал, чтобы беспокоиться о столь щекотливом вопросе.
– На прошлой неделе Александр сказал мне, что, когда они получили приглашение на мой праздник, его мать пошутила по этому поводу.
Александр был школьным другом Питера, и Фрэнсис решила, что при встрече обязательно поговорит с его матерью об этой злой шутке.
И она поняла наконец, что это и есть настоящая причина нежелания Питера возвращаться в школу. И „дурацкий журнал' здесь ни при чем.
– Ты просто родился чуть раньше положенного срока, дорогой, вот и все, – весело сказала она. Но Питер не был глупым ребенком, и Фрэнсис знала, что он не поверил объяснению.
Мальчик внимательно посмотрел на мать.
– Александр сказал, что ты была беременна уже до того, как вышла замуж за папу, – после небольшой паузы сказал он.
Фрэнсис, как будто не замечая слов сына, задумчиво смотрела на дорогу. Ее жизнь стала сейчас достоянием публики, и теперь было вдвойне трудно опровергнуть или пресечь любые сплетни.
– Ты просто преждевременно появился на свет, дорогой. Я еще не была беременна, когда выходила за твоего отца. Клянусь тебе. Александр сказал вздор, – спокойно и твердо произнесла она.
Питер всегда мог понять, когда его мать лгала ему, но сейчас Фрэнсис прочитала на его лице облегчение – он ей поверил.
Минуту спустя в ветровое стекло машины уже можно было видеть здание школы.
– Тебе не надо идти со мной, мама, – сказал Питер, выходя из машины.
Он надел кепку, забросил на спину рюкзак и, шурша гравием, направился к главному корпусу.
– Подожди минуту, – догоняя его, остановила сына Фрэнсис. Она никак не могла поверить, что он так легко отбросил в сторону свои тяжкие сомнения.
– Давай обойдемся без бурных поцелуев, – проворчал Питер, как только они оказались у двери школы. – Кто-нибудь может увидеть нас, и потом будут дразнить меня.
Норман был бы доволен – жизнь начинает входить в свое прежнее русло, подумала Фрэнсис.
– Только один, на прощание, ладно? – улыбнулась она.
Фрэнсис лишь слегка коснулась губами лба Питера, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не заключить сына в крепкие объятия.
Питер развернулся и пошел прочь, ни разу даже не оглянувшись. А Фрэнсис еще некоторое время продолжала стоять неподвижно, борясь с непреодолимым желанием войти внутрь и поговорить с его учителем, или директором школы, или с кем-нибудь еще, кто бы мог успокоить ее и убедить, что позаботится о ее сыне. Но она уже разговаривала сегодня с директором школы по телефону, а Норман не раз предупреждал ее, чтобы она не надоедала со всякими пустяками.
Фрэнсис огляделась по сторонам. Ландшафт вокруг школы напоминал ей спокойный, безмятежный сельский пейзаж, подобный парку в Лас-Акесиасе. Картины знакомых мест, где она когда-то была счастлива, вдруг так ярко и отчетливо предстали перед ее взором наперекор всем ее многолетним стараниям вычеркнуть из памяти все, что было связано с теми счастливыми и одновременно самыми жуткими месяцами ее жизни. Ей вдруг стало страшно.
Фрэнсис решила немедленно забрать Питера домой, но тут же представила реакцию Нормана и признала, что ее муж будет, как всегда, прав. Это Англия, а не Аргентина. И лишь ее собственный страх был единственным звеном, связывающим в одно целое Питера и то, что когда-то произошло в далеком прошлом.
Фрэнсис вернулась к машине, села в нее и поехала прочь.
– Фрэнсис, мы лидируем! Последние данные показали, что у нас больше на пять процентов голосов. В прошлом месяце мы были впереди наших конкурентов на три процента, а ведь кампания началась всего неделю назад! – Норман сиял от восторга, просматривая первую страницу „Дейли экспресс'.
– Я разговаривала с заведующим интернатом, – сказала Фрэнсис. – У Питера все хорошо.
– Я же говорил тебе, что проблем не будет. Питер разумный парень.
– Это все так, но за последнее время на него слишком много всего обрушилось, – раздраженная равнодушием мужа, возразила Фрэнсис.
– В любом случае, в пятницу он уже будет дома, – успокоил ее Норман.
– Что ты собираешься делать в уик-энд? – спросила Фрэнсис.
С тех пор как Норман стал членом парламента, они купили в его избирательном округе маленький домик и большинство выходных проводили там.
– В воскресенье состоится заседание в центральном офисе. Мне обязательно нужно там быть, а вы с Питером можете вместе отдохнуть где-нибудь. Думаю, я справлюсь без тебя, – ответил Норман.
– Нет. В таком случае мы останемся с тобой. Для Питера лучше, если мы будем вместе. Мы придумаем, чем заняться в тот вечер, пока тебя не будет.
– Я пригласил Дэвида на обед в воскресенье, – разбивая все надежды Фрэнсис на тихий вечер в семейном кругу, сказал Норман. – Нам надо обсудить некоторые вопросы. И поскольку ты останешься здесь, я попрошу Дэвида взять с собой Джудит.
Фрэнсис подумала, что Питер не будет в восторге от вечера, проведенного за обсуждением политических проблем, не будет от этого в восторге и она. Но ничего не сказала.
Норман тщательно сложил брюки и вместе с остальной одеждой аккуратно положил их на тумбочку около кровати. Когда-то Фрэнсис нравилось это свойство мужа, но сейчас крайняя педантичность Нормана казалась ей абсурдной и она предпочитала не обращать на нее внимания.
– Как дела на работе? – спросил он.
Фрэнсис уже лежала в кровати и читала на сон грядущий. Оторвавшись от книги, она посмотрела на мужа.
– У меня возникли некоторые проблемы с одной сумасшедшей маркизой, – задумчиво ответила она. – Сегодня утром мне пришел от нее факс: она хочет получить за прием туристической группы на своей вилле большую сумму денег, чем мы оговаривали раньше. Но я уже не могу изменить соглашение.
– И что ты собираешься делать?
– Я отослала ей факс, в котором напоминаю, что наш договор уже подписан и что я не собираюсь ей платить больше.
– Прекрасно. У тебя талант к бизнесу. Мне нравится это, – одобрительно сказал Норман, снимая и аккуратно складывая рубашку.
Фрэнсис посмотрела на него.
– Но, похоже, мой талант убил в тебе способность любить меня.
Их глаза встретились, и Фрэнсис пожалела о сказанном. Такого рода намек мог быть расценен мужчиной либо как выговор, либо как приглашение. Заметив на миг вспыхнувшую в глазах мужа искру, Фрэнсис решила, что Норман воспринял это как последнее. Он всегда умел находить правильное решение во избежание ненужного конфликта. Но импульсивное желание Нормана заняться сейчас любовью все равно не могло вычеркнуть из сознания Фрэнсис тот факт, что на протяжении последних нескольких недель ее муж ни разу не сделал попытки даже прикоснуться к ней.
Норман направился к кровати. На секунду Фрэнсис закрыла глаза, представляя, что последует дальше: его губы ласкают ей грудь, ее ноги обвивают его бедра… Она почувствует головокружительную истому, как только ощутит от неистовых поцелуев вкус его крови на своих губах и нежные мужские руки на своем теле.
Но когда Фрэнсис снова открыла глаза, она увидела Нормана, неторопливо завязывающего тесемку своих пижамных штанов. И на губах она чувствовала лишь приятный маслянистый вкус своего дорогого