не под силу ни то, ни другое. Даже рискуя совершенно погубить себя, я была до такой степени скована, что не могла запретить себе говорить ему об этих вещах, так как наш Господь повелевал мне говорить о них. В этом Он даровал мне нерушимую верность до самого конца.
Никакие крестные муки или страдания не заставили меня смириться хотя бы на мгновение. Все эти факты, которые ему казались предвзятостью моего самонадеянного мнения, сделали его моим оппонентом. Хоть он и не показывал этого открыто, но напротив старался скрыть от меня, однако, как бы далеко он от меня не находился, я не могла не понимать этого. Мой дух в разной степени ощущал, когда оппозиция усиливалась или ослабевала, уменьшалась или вовсе сходила на нет, ибо тогда моя боль, вызванная ею, прекращалась. Отец ля Комб со своей стороны испытывал нечто подобное. Он снова и снова писал и говорил мне: «Когда я в правильном положении перед Богом, тогда я и в правильном положении перед тобой». Таким образом, он ясно видел, что когда Бог принимает его, то это всегда в единении со мной, как если бы Он не принимал ничего лично от него, но только в этом союзе.
Пока он был в Турине, одна вдова, верно служившая Богу, испытывая остроту чувств, пришла к нему на исповедь. Она поведала ему чудесные вещи о своем духовном состоянии. Я тогда находилась на другом конце исповедальни. Он сказал мне: «Я встретился с душой, истинно преданной Богу, ибо беседа с ней сильно меня утвердила. Я редко наблюдаю подобное состояние, беседуя с Вами, ибо вы моей душе сообщаете лишь смерть». Поначалу я радовалась его встрече с такой святой душой. Мне всегда доставляет величайшую радость видеть, как прославляется мой Бог. Но когда я возвращалась домой, Господь ясно показал мне состояние этой души, где лишь зарождалось начало молитвенной жизни, смешанное с эмоциональностью и тишиной, наполненной новыми ощущениями. Я была обязана написать ему об этом и обо всем остальном, что мне было показано. Прочитав мое письмо первый раз, он увидел в нем печать истины, но вскоре после этого, допустив свои прежние размышления, оценил все написанное мною в свете гордыни. Он все еще помнил усвоенные нами правила смирения. Что касается меня, то я позволяла направлять себя как ребенка, который говорит и поступает не раздумывая, так, как ему было велено. Я позволяла вести себя туда, куда было угодно моему небесному Отцу, вверх или вниз, ибо все это было для меня в равной степени благом. Он написал мне, что при первом прочтении моего письма, оно показалось ему истинным, но, читая его снова, он нашел его исполненным гордыни и моего предпочтения собственных откровений откровениям других людей. Через некоторое время он все же был более просвещен по поводу моего состояния. Тогда он говорил: «Продолжайте верить, как Вы верили, я советую и призываю Вас к этому». Пришло время, когда он в достаточной мере увидел из поступков той женщины, что она была слишком далека от его первоначального о ней впечатления. Я привожу это как один из примеров. Я могла бы привести много других, но этого достаточно.
Глава 14
ДНАЖДЫ ВО СНЕ наш Господь показал мне, что Он очистит служанку, которую Он дал мне, приведя ее к истинной смерти для самой себя. Я добровольно решилась страдать за нее, как и раньше за Отца ля Комба. Поскольку она сопротивлялась Богу больше чем он, находясь в большей степени под властью самолюбия, она подлежала более активному очищению. Мне трудно было переносить ее собственное мнение о самой себе. Я ясно понимала, что дьявол может вредить нам, только если мы сохраняем хоть какую–то долю любви к своему испорченному я. Это было видение от Бога. Он дал мне дар различения духов, в котором я принимала только то, что было от Него, и отвергала то, что не было от Него.
Епископ Женевы слал письма разным людям. Он писал обо мне благоприятные отзывы тем, которые, как он считал, покажут его письма мне, и совершенно противоположные отзывы были в тех письмах, которые я никогда не увижу. Но случилось так, что люди, получавшие от него письма, показав их друг другу, исполнились негодованием, обнаружив в нем такую постыдную двойственность натуры. Они послали эти письма мне, чтобы я приняла необходимые меры предосторожности. Я хранила их в течение двух лет, а затем сожгла, дабы случайно не навредить прелату. Самое сильное оскорбление он мне нанес, используя Статского Секретаря, который занимал этот пост вместе с братом маркизы Прюне. Он предпринял все мыслимые попытки, чтобы сделать меня ненавистной в их глазах. Для этой цели он таким образом задействовал некоторых аббатов, что, несмотря на мои редкие выезды за границу, я была очень хорошо там известна по тому, как меня описал епископ.
Но это не произвело должного действия, как могло бы, если б он пользовался большим авторитетом при королевском дворе. Некоторые его письма, направленные против ее королевского величества, найденные ею после смерти принца, повлияли на принцессу таким образом, что вместо того, чтобы обратить внимание на его слова против меня, она оказала мне великие почести. Она обратилась ко мне, прося посетить ее. Естественно, я покорилась ее воле. Она уверила меня, что обеспечит мне защиту и будет рада принять меня в своих владениях. Здесь Богу было угодно употребить меня для обращения двух или трех священников. Но мне пришлось пострадать от их противоречивого поведения и неверности. Один из них сильно меня очернил и даже после своего обращения свернул на свой прежний путь. Со временем Бог милостиво восстановил его.
Пока я не могла определиться, оставлять ли свою дочь в Турине или поступить как–то иначе, я была чрезвычайно удивлена приезду Отца ля Комба из Версаля, когда я менее всего этого ожидала. Он сказал мне, что я немедленно должна вернуться в Париж. Это было вечером, и он сказал: «Отправляйтесь следующим утром». Я призналась, что это внезапное известие меня встревожило. Вернуться на то место, где меня так сильно унизили, и где моя семья относилась ко мне с таким презрением, представлялось мне двойной жертвой. Они считали мою поездку, которая была мне необходима, жестоким поступком, вызванным моими чисто человеческими привязанностями. Но я готова была отправиться в путь, не сказав ничего в ответ, со своей дочерью и служанкой и без какого–либо проводника или помощника.
Отец ля Комб решил не сопровождать меня, даже при переходе через горы. Епископ Женевы сообщил всем, что я поехала в Турин за Отцом. Но священник из провинции, человек весьма достойный и прекрасно знавший добродетели Отца ля Комба, сказал ему, что будет нехорошо, если я рискну отправиться в горы одна, без знакомого провожатого, тем более что со мной будет моя маленькая дочь. Поэтому он велел Отцу ля Комбу сопроводить меня. Отец ля Комб признался мне, что несколько колебался это делать, и лишь послушание и опасность, которой я подвергалась, помогла ему преодолеть эту нерешительность. Он должен был сопроводить меня только до Гренобля, а оттуда вернуться в Турин. Так я отправилась в Париж, готовая принять там все крестные страдания и испытания, которые Богу будет угодно на меня навлечь. Я решила путешествовать через Гренобль, чтобы провести два или три дня с женщиной, преданно служившей Богу и которую я могла назвать своим другом. Когда я находилась там, Отец ля Комб и эта женщина уговаривали меня не идти дальше. По их словам Бог будет прославлять Себя во мне и через меня на этом месте.
Отец вернулся в Версаль, а я, как дитя, предала себя водительству Провидения. Эта женщина поселила меня в доме одной доброй вдовы, так как в гостинице не было места. Поскольку мне было велено остановиться в Гренобле, я осталась пока жить в ее доме. Свою дочь я поместила в монастырь и решила употребить все это время для уединения в молчаливом общении с абсолютным Властелином моей души. Живя здесь, я никого не посещала. Подобным же образом я не наносила визиты и в других местах. Я была
