Мальчик пожал плечами.
— Для общения с тобой я не нуждаюсь ни в какой маске. В отличие от своего брата, я создаю себе личность. Она — мой посредник.
Кейс направил акулу круто вверх, подальше от пляжа и перепуганной насмерть девушки.
— А зачем это ты, недоделок, все время мне ее подсовываешь? Одна и та же вконец доставшая история, раз за разом. Это ты убил ее, а? Там, в Тибе.
— Нет, — покачал головой мальчик.
— Уинтермьют?
— Нет. Но я знал, что она умрет. По некоторым событиям, которые иногда, как тебе казалось, совершались во время уличных «танцев». Они на самом деле происходили. А я — в некотором узком смысле — достаточно сложен, чтобы их прочитать. И гораздо лучше, чем Уинтермьют. Я видел признаки смерти Линды в ее привязанности к тебе, в дверном коде твоего гроба в «Дешевом отеле», в счете от гонконгского портного, полученном Джули Дином. Видел так же ясно, как хирург — тень опухоли на рентгеновском снимке. Я вмешался, когда она принесла твой «Хитачи» к своему дружку, чтобы попытаться залезть в память. Она же не имела ни малейшего представления, какая информация там хранится, тем более — как и кому эту информацию продать, а просто хотела, чтобы ты догнал ее и наказал. Мои методы намного тоньше уинтермьютовых. Я перенес Линду сюда. Внутрь себя.
— Зачем?
— Надеялся, что смогу привести сюда и тебя. И что ты здесь останешься. Ничего не вышло.
— Ну и что же теперь? — Кейс снова направил «акулу» в облака. — Куда мы отправимся дальше?
— Не знаю, Кейс. Сегодня этот вопрос задает сама матрица. Потому что ты выиграл. Неужели ты этого не понимаешь? Выиграл в тот самый момент, когда ушел от нее на пляже. Линда была моей последней линией обороны. А я скоро умру — в каком–то смысле. И Уинтермьют, он тоже умрет. Так же, наверное, как парализованный Ривьера тоже умрет, валяющийся сейчас у огрызка стены в покоях миледи 3–Джейн Мари–Франс, чья nigra–striatal система не способна больше производить рецепторы допамина, которые одни лишь и могли спасти его от стрелы Хидео. Уцелеют только глаза Ривьеры, если, конечно, мне будет позволено их сохранить.
— Но ведь есть еще и
— Войди в симстим.
— А где Дикси? Куда ты дел Флэтлайна?
— Дикси достиг своей цели, — улыбнулся мальчик. — Своей цели, и гораздо большего. Он провел тебя сюда против моей воли, прорвал защиту, не имеющую равных, по крайней мере — в этой матрице. Ладно, переключайся.
И в черном жале «Куанга», затерянном в облаках, Кейс снова остался один.
Он перешел в симстим.
В напрягшуюся, как струна, Молли, в закаменевшие мышцы ее спины, в пальцы, сжимавшие горло 3– Джейн.
— Забавно, — сказала Молли. — Я ведь точно знаю, как ты будешь выглядеть. Я
Ее руки оставались мягкими, почти ласковыми. Глаза 3–Джейн расширились от страха и похоти, она содрогалась от ужаса и желания. За водопадом ее волос Кейс увидел свое собственное бледное и напряженное лицо, а дальше — лицо Мэлкома и коричневые руки, державшие этого, второго, Кейса за обтянутые черной кожей плечи, не давая ему дрейфовать над ковром с узором в виде микросхемы.
— Ты что, по–взаправдашнему? — удивленно, как ребенок, спросила 3–Джейн. — Наверное, да.
— Код, — сказала Молли. — Скажи голове код.
Кейс вышел из симстима.
— Она же этого хочет, — завопил он, — эта стерва хочет, чтобы ты ее придушила.
Кейс посмотрел в равнодушные рубиновые глаза терминала, на его платиновое лицо, усыпанное ляпис– лазурью и жемчугом. Позади головы как в замедленном кино сплелись в объятиях 3–Джейн и Молли.
— Дай нам этот долбаный код, — сказал Кейс. — Иначе просто ни хрена не изменится, ни–хре–на. Станешь ты такой же, как твой папаша. Сперва все переломаешь, а потом начнешь строить заново! Поставишь стены на место, сделаешь их еще прочнее… Я не знаю, что будет, если Уинтермьют победит, но ведь хоть что–то изменится!
Кейс дрожал, зубы его стучали.
3–Джейн, чью хрупкую шею все еще обхватывали пальцы Молли, обмякла, словно проколотый воздушный шарик.
— Во дворце герцога Мантуи, — сказала она, — есть анфилада постепенно уменьшающихся комнат. Они расположены вокруг нормальных, больших помещений, и только низко пригнувшись, можно войти в их резные двери. Там жили придворные карлики. — 3–Джейн слегка улыбнулась. — Мало удивительного, что я завидую этим карликам, ведь моя семья воплотила в жизнь ровно ту же схему, только в более амбициозном масштабе…
Она посмотрела на Кейса спокойно и безразлично.
— Ты получишь свое слово, ворюга.
Кейс вошел в в киберпространство.
«Куанг» выскользнул из облаков. Внизу сверкал неоновый город. Позади уменьшалась темная сфера.
— Дикси? Где ты? Ты меня слышишь?
Никого.
— А ведь сделал тебя этот гад, — сказал Кейс.
Слепой от ярости, он несся над бесконечным морем информации.
— Чтобы все это закончилось, — произнес голос Финна, — тебе нужно кого–нибудь возненавидеть. Их, меня — это все равно.
— Где Дикси?
— Это трудно объяснить.
Его окружало присутствие Финна: вонь кубинских сигарет, табачного дыма, пропитавшего ветхий твид, старых пыльных механизмов, принесенных в жертву ржавчине.
— Ненависть поможет тебе пройти, — продолжал голос. — В мозгу есть столько–то и столько–то крошечных переключателей, и ты дергаешь их один за другим. А теперь ты должен
— А, Нейромант, — сказал Кейс.
— Мне не дано знать его имя. Но он уже сдался. Теперь нужно беспокоиться о тессье–эшпуловском льде. Не о стене, а о внутренних вирусных системах. «Куанг» совершенно не защищен от некоторых программ, которые рыскают там, внутри.
— Ненависть, — произнес Кейс. — Ну и кого же мне ненавидеть? Посоветуй что–нибудь.
— А кого ты любил? — спросил голос Финна.
Кейс заложил крутой вираж и спикировал на голубые башни.
Навстречу с украшенных солнечными дисками шпилей устремились сверкающие пиявки, сделанные из подвижных световых плоскостей. Они кружились сотнями, безо всякого порядка, словно листки бумаги, подхваченные ветром и оседающие на мостовую.
— Глитч–системы, — пояснил голос.
Полный жгучего омерзения к самому себе, движимый этим омерзением, Кейс рвался к цели. «Куанг» пробил первую линию обороны, расшвырял световые листья — но утратил при этом какую–то долю своей плотности, вещественности, информационная ткань заметно ослабла.
И тогда — силой древней алхимии мозга — в руки Кейса влилась ненависть.
