меткомбинатов под семь процентов, а пошлины у вас — двадцать. По миру пойдем. И так кризис, у меня десять миллионов в банке зависли…

— Кстати, о десяти миллионах, — сказал по телефону защитник промышленности, — ты, говорят, там рогом упираешься? Ну если у людей ничего нет, то чего с них возьмешь? Согласился бы ты на их схемку, глядишь, и с пошлинами нашли бы взаимопонимание…

«Схемка» предполагала, что из десяти миллионов комбинату отдадут пять, и то через полгода.

— Подъезжай завтра, переговорим, — донеслось из трубки, — российскую промышленность надо защищать, на то мы тут и поставлены, — часика в три тебя устроит?

— Устроит, — мрачно сказал Извольский и захлопнул телефон.

— Что случилось? — тревожно спросила Ирина, глядя на резко помрачневшее лицо директора.

— Оно тебе надо? Не хватало еще с тобой о дерьме разговаривать.

Настроение его внезапно испортилось, и он еще раз хлебнул коньяка.

— Чистый рэкет, — сказал Извольский.

— Как, настоящий рэкет? — с изумлением спросила Ирина, глядя на трубку.

— Ага, настоящий, — Извольский слегка сполз с кресла и глядел на нее пьяными смеющимися глазами, — знаешь, как это бывает? Сначала приезжает бригада отморозков на пробивку, шум, гам, стволами в нос тычут, стекла в магазине бьют, директор магазина бросается искать приличную крышу. Та приедет, порядок наведет, отморозкам по ушам даст, наш директор не нарадуется: «какие у меня славные защитники». А защитники отморозкам за прикрученную точку заплатят…

— Я не поняла, — нахмурилась Ирина, — к вам действительно бандиты приехали? Стекла били? Вот в этом вашем особняке?

— Нет, стекол не били. Сказали — введем экспортные пошлины.

Ирина удивленно наморщила лобик.

— Так это были не рэкетиры? А правительство?

— А что, есть разница? — осклабился Извольский. Он говорил механически, на автопилоте. В глубине комнаты стояла кровать, очень чистенькая, полутораспальная, застеленная гладеньким шерстяным покрывалом, и директор все время переводил взгляд с Ирины на кровать и обратно.

— А что же хотели взамен? Ну, чтобы стекла не били?

— Банчок есть один. У нас в нем десять лимонов пропало из-за кризиса. Расчеты за руду. Он больше половины не хочет возвращать, вот мне и позвонили, чтобы я соглашался.

— Так ведь кризис же, — удивилась Ирина, — у них, наверное, и вправду денег нет.

— У нас, Иришка, — усмехнулся Извольский, — кризис вот какого рода: пришел грабитель, то есть государство, и гробанул киоск на остановке, унес десятку… А утром продавщица, то есть банки, говорит вкладчикам: пропало, мол, два ящика водки, упаковка дорогих конфет и двадцать тысяч рубчиков…

И тут телефон зачирикал снова.

— Да, — сказал Извольский.

— Добрый вечер, Вячеслав Аркадьич. Эк вас Китайчиков-то пропесочил…

— Кто говорит? — удивился Извольский.

— Не узнали, Вячеслав Аркадьич? Богатым будете. Извольский внезапно узнал голос, хотя живьем говорил с человеком только два раза, совершенно мельком. Это было то самое значительное лицо из Минобороны, которому в свое время приглянулся Конгарский вертолетный завод.

— Узнал, — сказал Извольский безо всякого выражения.

— Что ж вы так, а? На чужой территории застрелили спецназовца… Я вам прямо скажу — Китайчиков подписал ордер на арест этого вашего Алешкина. И посмотрим, кто еще там отдавал ему приказы — ваш Черяга, наверное? Мне насилу удалось его удержать. Чисто по старой дружбе. Говорю: «Сергей Васильич, не может быть так, чтобы Ахтарск совсем уже от Москвы отделиться задумал. Вячеслав Аркадьич умный человек, он поймет, что перегнул палку».

В переводе речь известного лица значила следующее: отдай мне Конгарский завод, или я посажу Алешкина и Черягу.

— Никакой я палки не перегибал, — сказал Извольский, — если вашему Китайчикову хочется поднять вопрос, отчего спецназ охраняет бандита, я могу поднять этот вопрос.

— А Ми-38 «Ястреб»? — спросило значительное лицо.

— Какой Ми?

— Который в Тушино летал за запчастями. Вам не кажется, что к этому полету тоже могут быть вопросы? И звучать они могут так: не противоречит ли национальной безопасности передача военного завода в руки лица, которое использует передовую военную технику, еще не поступившую на вооружение российской армии, в бандитских разборках?

Извольский хмыкнул. Это уж его явно на понт брали — с вертушкой все было чисто, комар носу не подточит…

— А задавайте ваши вопросы сколько хотите, — пьяно сказал Сляб, — найдите Камаза и снимите с него показания, как его охально изобидели…

— Зря вы так, Вячеслав Аркадьич, — сказала трубка, — вы бы лучше до утра подумали. Нельзя иметь слишком много врагов…

Извольский захлопнул телефон и отключил его.