Последним выступал директор Белопольской АЭС. Совместное предприятие с РАО «Атомэнерго» было учреждено, главой его стал профессиональный атомщик, один из ликвидаторов Чернобыльской аварии, некто Валентин Сережкин, но делать предприятие, понятное дело, ничего не делало. Заводу было не до АЭС.

— Я договариваюсь с людьми, но как только они узнают, что это Ахтарск, они сразу смеются мне в лицо, — говорил Сережкин. — Они говорят: разберитесь сначала, кто у вас хозяин. Потому что если у вас хозяин «Ивеко» или долголаптевские, они ни в жисть никакой АЭС строить не будут и ни копейки мы не получим. Они согласны работать только за предоплату, а откуда у меня предоплата, если мне ни копейки не перечислили?

Беды атомщика этим не ограничивались. Белое Поле, как бы то ни было, в качестве города был частью Сунженской области и потому мог рассчитывать на дотации из областного бюджета. В прошлом году эти дотации, хоть копейки, — но выделялись. Два месяца назад — как отрезало.

— У меня восемьсот безработных матерей, — чуть не плача, говорил атомщик, — им полагаются детские пособия. Они на это не то что детей кормят — сами живут. Я приезжаю в область, говорю: «Ребята, почему вы не платите детские пособия?» Они говорят:

«Всем не платят». Я им говорю: «Всем не платят деньгами, но вы муку раздавали. Заплатите мне пособия мукой». Они говорят: «Нет, мукой не можем, возьми подставками для елок». Нет, вы представляете? Мои женщины должны еще в Сунжу за триста километров приехать и выбрать там в магазине подставки для елок или брызговик от «жигуля»! Извольский молча слушал.

— Вячеслав Аркадьич, — повернулся к нему атомщик, — я понимаю, что у завода трудности. Но ведь нас бьют, потому что мы под заводом. И получается — вы нам не помогаете, а область нас душит. А нас не надо душить, мы и без того мертвые. У меня в больнице температура три градуса тепла. Вы извините, Вячеслав Аркадьич, за наглость, но вы ведь тут сидите в хорошем инвалидном кресле и в комнате — двадцать два градуса. И лекарства у вас есть, и еда. А у нас в больничке суп варят так: на два литра воды одна луковица и все. Белье велят из дома приносить, а дома белья давно нет. Не то что шприцов однораз- вых нет, многоразовый прокипятить не в чем. Одна и радость, что колоть нечего.

— Это все хорошо, Валя, — прервал атомщика Извольский, — только чем я могу помочь? Комбинат обещал финансировать строительство АЭС. Комбинат не обещал финансировать содержание городской больницы. Если в городе нет денег на больницу, он получает их от области.

— А область их не дает, потому что с вами поссорилась! Нас же бьют не просто так, а потому что мы под вами! — почти закричал атомщик, — черт побери! Вячеслав Аркадьич! Ведь у вас же пятьсот лимонов долларами ушло в банк «Металлург», это все знают! Ссудите мне двести тысяч! Люди хоть хлеба купят!

— Я так правильно понимаю, — уточнил Извольский, — что если АЭС получит от банка двести тысяч долларов, деньги пойдут не на строительство, а на всякие там лекарства для больниц?

Атомщик задохнулся.

— Слава! Если бы тебя после покушения не в Кремлевку повезли, а в нору сунули, где три градуса тепла, ты бы сейчас где был — здесь или на кладбище?

— Я спросил, — негромко повторил Извольский, — на что пойдут деньги — на строительство или нет?

— На зарплаты, пособия и лекарства, — ответил атомщик.

— Понятно. Миша, ты тоже что-то порывался сказать?

С дальнего конца стола встал красный Федякин.

— Да. Я о том же, о чем Валентин говорил — о долге «Металлургу». Я, конечно, понимаю, что у нас иски и все такое, но сейчас ситуация просчитывается однозначно. У нас есть пятьсот лимонов, которые должен нам «Стилвейл», и у нас есть пятьсот лимонов, которые мы должны «Металлургу». Денег на комбинате нет, кроме тех, которые ссудил банк на зарплату. Все стоят на ушах. Партнеры отказываются работать. Всем кажется, что сейчас «Стилвейл» возьмет и пропадет с этими деньгами.

— У тебя какие-то конструктивные предложения? — спросил Извольский.

— У меня такие предложения, что если мы хотим показать, что мы хозяева комбината, мы не должны вести себя как мародеры. Потому что чем хуже работает комбинат, тем больше людей принимают сторону банка. За то время, пока бывший следователь Денис Черяга руководил комбинатом, он его угробил. Потому что, я извиняюсь, его квалификации хватает только на то, чтобы мочить по подъездам замов директоров.

За столом наступила мертвая тишина. Федякин сидел, подавшись вперед. Первый зам по финансам сказал то, о чем многие думали, но что не осмеливались сказать вслух.

— Миша, — сказал в наступившей тишине Извольский, — если ты думаешь, что Денис когда-либо принимал самостоятельные решения, то я вообще не знаю, чем ты думаешь. Наверно, ты думаешь задницей.

Федякин всплеснул руками.

— Слава, опомнись! Ты всегда говорил, что комбинат тебе дороже денег! Ты опустил производство, зачем? Чтобы банку кусок дерьма достался вместо Ахтарска? Тогда чем ты лучше банка?!

— Ты вчера что, перепил? Головка болит? — поинтересовался Сляб.

Первый зам по финансам встал.

— Я полагаю, я могу идти?

— Иди, Миша. Опохмелись, а потом поговорим. Красный, как рак, Федякин выскользнул из гостиной.

Геннадий Серов, вице-президент банка «Ивеко», узнал о подробностях совещания в доме Извольского от самого Федякина. Серов был в городе Сунже. Официальной целью его пребывания были переговоры с губернатором Дубновым по поводу открытия в области филиала «Ивеко». Как уверял Серов в неофициальных беседах, в случае открытия филиала и перевода туда бюджетных счетов деньги из центра начнут поступать области в куда большем объеме и куда быстрее.

Будучи в администрации, Серов услышал сплетни о скандале, имевшем место быть в особняке