человека. Его взяли из грязи, обогрели, вытерли сопли, а он вместо благодарности рассказывает, что Извольский — импотент. Наделавшая на заводе шухеру история о трех секретаршах была изложена пьяным Димочкой в гримасах и лицах.

Кроме того, Неклясов, стараясь поразить новых друзей собственной осведомленностью, выболтал кое- какие вещи об организации финансовых потоков завода, которые ни под каким соусом не полагалось выбалтывать.

Недели за три до начала всех событий Лучков пригласил Неклясова на встречу. Сначала разговор шел весьма нейтральный. Оказалось, что банк «Ивеко» подумывает об реорганизации своего департамента черной металлургии, и почему бы Диме Неклясову, с его превосходными связями среди металлургов, блестящим финансовым образованием и знанием дел в отрасли не стать начальником департамента вместо Аузиньша? А там, глядишь, и вице-президентом «Ивеко».

Неклясов совершенно одурел от обрушившегося на его голову потока похвал. Конечно, он прекрасно понимал, что предложение от злейшего врага комбината означает не просто бесповоротный разрыв с Извольским, но и то, что Диме придется выложить все, что он знает об ахтарских финансовых лабиринтах. Но что такое АМК? Далекое сибирское ханство, управляемое своевольным властителем, для которого Дима Неклясов никогда не будет ничем, кроме полномочного посла во вражеской Москве. А что такое банк «Ивеко»? Это Кремль, Белый Дом, дружественные чиновники, это — с легкостью! — назначение каким- нибудь замминистра и возврат с государственного поста на должность вице-президента самого «Ивеко»!

— Я подумаю, — сказал Неклясов тоном, выражавшим согласие.

И тогда Иннокентий Михайлович заметил:

— К тому же в числе курируемых вами предприятий мог бы находиться и AM К.

— Как это? — изумился Неклясов.

— Очень просто. Ваш друг, Дима Заславский, без вашего ведома подделал гарантию «АМК-инвеста» по кредиту в восемнадать миллионов долларов. Бандиты и Заславский уже распилили эти деньги. Когда Извольский узнает о случившемся, он наверняка не захочет платить по гарантии, и прикажет вам перевести акции комбината на счета других фирм. Почему бы вам не выполнить это распоряжение, но перевести акции на те счета, которые мы сочтем нужным?

— За кого вы меня принимаете? — вспорхнул с места Неклясов.

Иннкентий Михайлович с великим удовольствием объяснил Диме, за которого он его принимает. Он продемонстрировал юному бизнесмену пленку, на которой тот с проколотым презервативом в руке изображал известную историю о трех секретаршах Извольского, именуя последнего не иначе как Слябом (Извольский терпеть не мог прозвища), и делился своими соображениями о финансовом обустройстве комбината. Неклясов стал белей фарфорового чайника.

Он очень хорошо представлял себе, какое впечатление его артистические способности произведут на ах-тарского хана. Посадить его Извольский не смог бы — не за что, — но отобрал бы абсолютно все, начиная счетом в банке и кончая только что выстроенной на деньги комбината подмосковной дачей.

К тому же Иннокентий Михайлович не повторил ошибок Извольского и разговаривал с Димой доброжелательно и мягко, все время напирая на нестерпимый деспотизм Сляба и на самоотверженность, с которой банк «Ивеко» отстаивает интересы федеральной власти против взбалмошных директоров, готовых растащить страну на княжества.

Через два часа Неклясов плакал в три ручья и был на все согласен.

И тут, спустя три дня, Иннокентий испытал шок. В любимом его ночном клубе к нему подошел человек, известный ему по оперативной съемке как Юрий Бре-лер, новоназначенный шеф безопасности московского офиса, и предложил переговорить. Лучкову уже грезилась печальная картина: Заславский арестован, Неклясов уволен со свистом, а он сам, Иннокентий Лучков, получает от Арбатова грандиозный втык за проваленную операцию. Но все оказалось гораздо проще.

Юра Брелер не только засек слежку за собой и контакты Заславского с долголаптевскими, но и, зазвав Диму Неклясова себе домой, профессионально расколол его за три часа разговора. Засим, взвесив все за и против, Брелер потребовал: депозит в швейцарском банке в случае любого исхода заговора, и пост Черяги в случае его успеха. Со своей стороны бывший мент обязался сделать все, чтобы случилось именно последнее.

Именно мотивы Брелера оставались для Лучкова самыми экзотическими. С Заславским все было ясно — скучающий неврастеник, который в игре нашел спасение от жены, а в швейцарском кредите ищет спасения от игры. Неклясов был вообще классический случай — человека подъемным краном поставили на ступеньку номер два, и вместо того, чтобы смотреть вниз и радоваться, он смотрит вверх и уверен в глубине души, что заслуг его хватает для ступеньки номер один. С Брелером все было сложнее, и Лучков в глубине души не стал бы утверждать, что решающую роль в его поведении играли деньги. Скорее — Юрий Брелер был неистребимый, сумасшедший игрок, который не мог жить без риска, как наркоман — без ежедневного укола, и этой жаждой риска объяснялась и безумная областная история, когда глава сыскного агентства «Юдифь» кинул зараз и УВД, и губернатора, и нынешнее поведение новоиспеченного москвича.

Так или иначе, план был готов — оставалось внести только некоторые дополнительные детали, подобно тому как испеченный торт следует украсить кремовыми розочками. А именно — вокруг АМК следовало создать устойчивую дурно пахнущую репутацию, чтобы потом, когда все завертится колесом, было неясно, — то ли убитый Извольский сам украл акции, то ли у него украли, и кто, собственно, стрелял в директора.

Тут ужасно пригодилась история с лжеэкспортом. Через давних своих украинских коллег, оставшихся после распада Союза служить в соответствующих структурах, Иннокентий Михайлович добился проверки Восточноукраинской железной дороги. Операция была сработана ювелирно. Лучков рассчитал все: появление эмиссара от украинцев в Москве, подкуп его — и единодушное негодование по поводу гибели. Оставалось лишь косвенными, но твердыми мерами приурочить приезд хохла к главной дате операции.

Кроме того, следовало убрать Черягу в том случае, если овчарка Извольского приедет расследовать пропажу Коли Заславского. Сделать это следовало опять-таки умно, с одной стороны — не возбуждая подозрений собственно на комбинате, а с другой — бросая перед публикой криминальную тень на АМК. Смерть Черяги во время криминальной разборки идеально подходила на эту роль, и Иннокентий вновь обратился к Ковалю, который решил совместить нужную банку операцию с другой — с уничтожением давно надоевшего и слишком самостоятельного бригадира Джека-потрошителя.

Тут— то и случился первый прокол: Черяга случайно переступил через приуготовленную ему могилу.