возможной продажи этих акций.

Пытаться завладеть комбинатом было все равно что пытаться вырвать кусок мяса у крокодила после того, как тот его съел. Иннокентий Михайлович вознамерился объяснить это шефу, и даже привел вышеупомянутый пример с крокодилом, но шеф только посмотрел блеклыми глазами и сказал:

— Если надо будет вспороть крокодилу живот — вспори его.

Деревянно улыбнулся и добавил:

— Извольский — опасный человек. Сепаратист. Десять таких, как он — и от России останется одна Москва. Мы сумеем получить в федеральном центре одобрение на любые действия, направленные против феодализации России.

«Блин! Тоже мне нашелся собиратель земли Русской», — сурово про себя подумал Иннокентий Михайлович, а вслух ничего не сказал и откланялся.

И через две недели (как было ведено) пришел с планом.

Первой мыслью Иннокентия Михайловича, совершенно банальной, была следующая: если акции завода Новолипецкий металлургический комбинат нельзя купить — нельзя ли его обанкротить? Тут же оказалось, что у завода есть куча векселей, которые можно было бы скупить и обратить долги на имущество. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что векселя АМК выпущены не самим заводом, а вексельным центром «Металлург» с уставным капиталом аж в двести тысяч новых рублей, и максимум, что светило банку — обанкротить этот самый вексельный центр.

Второй естественной мыслью был губернатор. Губернатору обанкротить завод было бы так же легко, как поймать карася, нацепленного ныряльщиком на удочку. Ведь завод хоть и не имел задолженности перед областным бюджетом, однако платил в этот бюджет всякой невероятной дрянью по цене, завышенной порой в десять раз. Губернатору было бы достаточно потребовать уплаты налогов исключительно деньгами, и тут же завод, совершенно для этого неприспособленный, влетел бы в страшные долги.

Иннокентий Михайлович сначала навел справки о губернаторе, потом пощупал почву, потом подвел к губернатору пару человечков. Выяснилось — дело не безнадежное, но крайне рискованное. Ахтарского хана губернатор ненавидел: да и как же можно любить человека, который тебе налогов не платит, а вместо этого заводит, к примеру, свою милицию и дает ей сэкономленные в налогах деньги? Область в целом была угольная, дохлая, электорат в ней был протест-ный и губернатор соответствующий, и то, что вышеназванный протестный губернатор был избран во многом благодаря Извольскому, только добавляло сложностей в их отношениях. Трудно сказать, насколько губернатор был твердокаменным ленинцем, но одну большевистскую заповедь, изреченную Сталиным, он знал точно: «Благодарность — это такая собачья болезнь».

Проблема заключалась в том, что Москву и московские банки губернатор ненавидел еще больше, чем Извольского, и, что еще важнее, электорат полностью разделял ненависть губернатора.

Словом, было такое ощущение, что если банк поможет губернатору кинуть Извольского, то губернатор, в свою очередь, кинет их. Забывать об этом варианте не следовало, но за основной его держать было просто глупо.

Еще можно было пригрозить обанкротить комбинат, как задолжавший федеральному правительству, а в качестве отступного потребовать часть акций. Однако после прошлогодней ВЧК комбинат федеральные налоги платил аккуратно, благо девяносто процентов этих самых федеральных налогов составляли подоходный налог с зарплат, налог на прибыль да НДС. Прибыли у завода по документам вовсе не было, официальные зарплаты составляли ноль целых хрен десятых и выплачивались через страховые схемы, а НДС возвращался при экспорте. Тут же выяснилось, что часть металла, обозначенного как экспорт для Китая и Румынии, на деле идет в Казахстан и Украину. При большом желании из этого можно было раздуть скандал. Но сам по себе скандал бы ничего не дал.

Разумеется, за всеми шишками на комбинате была установлена слежка, и в первую очередь это касалось московского офиса. В самом Ахтарске заметить слежку было слишком легко, и дело ограничилось выборочным контролем за заместителями директора. Иннокентий Михайлович быстро отметил один положительный момент в работе комбината — крайнюю нелюбовь замов друг к другу. Но вместе с тем пришлось констатировать, что система всеобщей подозрительности дает свои плоды: с вероятностью большей, чем пятьдесят процентов, следовало ожидать, что, ежели подъехать к кому-то из замов Извольского на предмет предательства, он тут же сольет информацию шефу, Извольский насторожится… И тогда вообще все пропало. А ведь надо было законтачить ни с одним человеком, а по крайней мере с тремя-четырьмя. В таких условиях донос из вероятного превращался в неизбежный.

Иннокентий Михайлович совсем уже было отчаялся, когда наблюдатели при московском офисе донесли, что один из его сотрудников, некто Коля Заславский, чересчур любит играть и играет в казино, контролируемом долголаптевскими.

Тут же паренька взяли в плотное кольцо, и через два-три дня выяснилось, что долголаптевские уже начали его разработку: Заславский взял два кредита под гарантию областной администрации, общей сложностью в полтора лимона, в «Росторгбанке», где у Иннокентия Михайловича в кредитном отделе сидел надежный человечек.

Было ясно, что из Заславского готовят «кабанчика». Пока он кредиты отбивал, но уже недалек был тот день, когда его заставят взять что-нибудь такое громадное, миллионов в пять-шесть. После чего кредит распилят бандиты, а Заславский сгинет навечно в каком-нибудь подмосковном болотце.

Приятное обстоятельство заключалось в том, что один из лидеров долголаптевских, Коваль, был, в некотором роде, хорошим знакомым Иннокентия Михайловича. Знакомство началось еще в 1970-х годах, когда вскоре после первой своей отсидки Коваль возглавил бригаду «ломщиков», промышлявших валютными чеками около «Березки». Коваля замели, но не ментовка, а КГБ, и вопрос был поставлен ребром: либо ты садишься сам, либо становишься «стукачом». Коваль выбрал последнее.

Да — офицера, который взял подписку с Коваля и впоследствии вел его дело, звали Иннокентий Лучков.

Лучков и Коваль успешно сотрудничали. Коваль, с помощью Иннокентия Михайловича, убирал конкурентов. Иннокентий Михайлович, в свою очередь, получал от агента процент с «ломки».

А потом как-то разрабатывал их отдел цеховиков, которые печатали пластиковые пакеты. Пакеты тогда были страшным дефицитом и шиком, особенно если на пакете написано «Мальборо» или какой-нибудь Майкл Джексон изображен. Вот они и приспособились: на фабрике, которая пакеты штамповала, половину продукции списывали в брак. Брак и вправду был — ручки пакетов были склеены вместе. Цеховики этот брак вывозили на квартиру, да и сажали там за три копейки инвалида — резать ручки. Накрыли их совсем по-глупому: в подвал, где был склад готовой продукции, зашла управдом. Увидела пакеты и прихватила