Швейцарию и ни разу бы о тебе не вспомнил.

Тамара покачала головой.

— Он не меня бросил бы, а жену. Он все это сделал, чтобы бросить жену, понимаете? Он думал, что будет умнее всех и уедет за границу, а потом он бы позвонил и велел мне приезжать.

В голосе Томы звучало страстное убеждение, что так оно непременно бы и было, что Коля — ее Коля — не мог обмануть ее, как обманул он жену, друзей, начальство и всех, кого мог, и что только нелепая и жестокая смерть Заславского помешала исполниться извечной мечте любой русской эскортницы — выйти замуж за богатого и ласкового «папу».

— Он тебе ни о чем не рассказывал? Тамара покачала головой.

— Если бы рассказал, я бы его отговорила. Я бы ему объяснила, что с Шуркой Лосем нельзя иметь дело. Он же пудель был, совсем ничего не понимал.

Девушка присела на широкий краешек гостиничной постели, настольная лампа наконец осветила ее узкое печальное лицо, и тут только Денис понял, почему Тома Векшина встречала Новый год дома, а не на заработках. Под левым глазом девочки виднелся синяк, такой огромный, что даже искусно наложенный слой пудры и румян не мог его вполне скрыть.

— Откуда синяк? — спросил Денис.

— От Шурки Лося.

— За что?

— Я его… в общем, я ему кайф поломала и сказала, что он Колю убил. Мне уйти, да?

— Почему?

— Потому что ты не пьяный.

— При чем здесь то, что я не пьяный?

— Потому что я с синяком некрасивая. Когда мужик пьяный, ему все равно, ему бы лишь морковку свою воткнуть. А когда он трезвый, никто девочку с синяком не закажет.

Денис ничего не ответил. Он уже почти жалел, что вызвал девочку. С того времени, как уехала Ирина, прошло полтора часа, возбуждение спало, и он чувствовал одну безумную усталость. Вдобавок было неприятно думать, что девочкой недавно пользовался Шурка Лось и еще, наверное, несколько человек из его бригады. Тома повернула головку так, чтобы синяка не было видно, потом протянула руку к тарталеткам на кружевной фарфоровой тарелочке.

— Можно?

— Ты что, так есть хочешь?

— Я не ужинала, двенадцати ждала. Так можно?

— После поешь, — сказал Денис, — раздевайся.

Утром Дениса разбудил ликующий звонок из Ахтарска.

— Мы ее продули! — кричал захлебывающийся от счастья Скоросько, — цинк — ноль! Весь в шлак ушел!

Скоросько сыпал техническими подробностями, Денис перестал его понимать с третьей фразы, но главное уловил: Скоросько и доменщики самолично изменили схему продувки «Ивановны» и, не останавливая производства, просто сдули весь цинк со стенок к чертовой матери. Это был их рождественский подарок директору.

— Славка как услышал, так чуть в постели не запрыгал! — орал Скоросько.

Захлопнув телефон, Денис перевернулся на бок, помотал головой и открыл глаза. В углу спальни корчил рожи немой телевизор, который они ночью забыли выключить. Столик с шампанским и закусками основательно опустел. Тамара Векшина не спала, а лежала, свернувшись в клубок, и глядела на Дениса своими внимательными и очень печальными глазами.

— А правда, что ты теперь на заводе главный? — спросила Тамара.

— Я — зам генерального.

Тонкие пальчики Тамары неслышно пробежались по коже Дениса, Черяга блаженно зажмурился.

— Нет, ты не главный, — спокойно сказала Тамара. — Ты очень несчастный, а главные такими несчастными не бывают.

Денис перекатился на живот.

— Кто тебе сказал, что я несчастный? Тамара помолчала. После ночных трудов пудра с ее лица совсем осыпалась, и синяк был виден очень хорошо.

— Давно он тебя ударил-то?

— Два дня назад.

— Хочешь заняться чем-нибудь другим? Могу секретаршей устроить.

— Зачем? — сказала Тома, — я больше секретарши получаю. А работаю меньше.

— Хочешь переехать в Ахтарск? Только учти, у нас этим делом занимаются за рубли. Триста рублей в час в Ахтарске, триста пятьдесят в Сунже.

— А к тебе нельзя переехать? — подумав, спросила Тамара.

— Нет.