настоящему важных дел. Затем взял несколько авиационных проспектов, которыми одарила его такая же неопрятная толстая тётка.

– Но, мэм, – Хиро приступил собственно к делу, – все эти сведения так легко доступны, о да, теперь каждый может их прочитать где угодно! А есть ли у вашей организации архив, о да, я могу поработать прямо здесь, но мне интересны вещи, о которых мало кто знает, профессору Берлингтону всё это страшно понравится!

– Архив? – тётка презрительно поджала губы. – Вы что, думаете, мы пустим вас в наш архив?

– Архив! – взревел пузан, доевший бутерброд и протянувший лапу за «кока-колой». – У нас нет архива! Весь архив здесь! – И он постучал себя по щеке, видимо, приняв её за висок. – Скажи мне, что тебя интересует, и Грэгг Смизерс тебе расскажет всё, что он знает по этому поводу, а то, что он знает, не знают даже преподаватели истории в военно-воздушном училище!

И Хиро-Чен начал слушать. Через десять минут лекции он выключил диктофон, поняв, что абсолютно ничего нового он не почерпнёт ни для себя, ни для JETRO, ни для Японии. Всё, о чём говорил Грэгг Смизерс, было интересно лишь самому Грэггу Смизерсу. Чен просто оглядывался вокруг и делал выводы.

На сорок восьмой минуте монолога из задней комнаты вышел ещё один человек. В отличие от Смизерса и «мэм», он выглядел вполне опрятно, и даже не брезговал каким-то парфюмом. Он был русоволос, подтянут, носил чистую глаженую рубашку.

– Что, ещё один неофит, Грэгг?

– Да нет, к сожалению, Макс, – проревел Грэгг. По ходу рассказа его голосище набирал мощь, и стены ангара уже начинали вибрировать. Хиро-Чен предположил, что к концу спича проклятое сооружение упадёт и придавит к чёртовой матери его дегенеративных обитателей. Макс вышел на улицу и закурил. Грэгг – воплощение всех пороков, которые могут придумать себе американцы: противник спорта, аполитичный декламатор, пожиратель холестерина… Но не курит. Макс – курит. Очень нетипично для современного американца.

– Да, Макс… Парень пишет курсовую о наших бомбардировщиках, которые в войну равняли его Формозу с землёй. Твоим маме и папе тогда здорово повезло, верно, Чен? Война не выбирает ни правых, ни виноватых!

– У меня не было тогда ни мамы, ни папы. Они ещё не родились. («А если бы родились, то были не на Формозе», – ехидно подумал Хиро.)

– С твоими лекциями он станет доктором, – произнёс Макс со смешком, и Чен вновь включил диктофон.

– Мистер, – обратился он к Максу, – а вы не могли бы дать мне какую-нибудь информацию в твёрдой копии? Конечно, всё, что рассказывает мистер Смизерс, чрезвычайно интересно, но вот архив…

– Архив? – Макс снисходительно улыбнулся, и Хиро-Чен понял: он искренне потешается над своими коллегами.

– Разве мистер Смизерс не сказал тебе, что он – наш архив?

– Сказал, мистер Макс.

– Макс. Просто Макс. О’кей?

«Акцент. Пиши, машинка, пиши».

– Так что тебя интересует из того, чего нет в нашем архиве?

И Хиро-Чен допустил ошибку.

– Я хотел бы узнать о высотном фоторазведчике «Invader FA-26 C Strato Scout», переделанном из самолёта «А-26 Invader».

– Отлично, парень! Ты хорошо поработал, – обратился Макс к нему с неожиданной теплотой. – Это – очень редкие самолёты, и у нас практически нет о них никакой информации. Однако… Погоди немного.

Он исчез за своей загородкой. Толстый Смизерс обиженно надулся от того, что его прервали, но через минуту Макс вернулся и сокрушённо произнёс:

– Пропало куда-то. Энн, вы не брали папку по «A-26 C»?

– Какую папку, Макс? У нас полно этих чёртовых папок, только в них сам cатана ногу сломит!

– Понятно, Энн. Придётся тебе, паренёк, подождать недельку, пока мы здесь разберёмся. – И Макс дружественно похлопал Хиро-Чена по спине. – Увидимся снова!

Хиро выручила природная подозрительность вкупе с приверженностью JETRO техническим методам разведки. Когда он, измочаленный ментальным потоком безумного Грэгга, зашёл в квартиру, которую снимал в пригороде Тусона, то, обернувшись к двери, увидел горящий красный глазок пожарной сигнализации.

Но это была не пожарная сигнализация. Этот датчик установил специалист JETRO, когда Хиро только поселился в этом доме. Задачей этого датчика было определение неопознанной электронной аппаратуры внутри. Хиро вспомнил дружеское похлопывание Макса, скинул пиджак и, ощупав предплечье, обнаружил в поролоновой вставке крохотную булавку с круглой головкой – «жука», призванного отслеживать все его передвижения по штату. Хиро усмехнулся, воткнул булавку на место и повесил пиджак на спинку стула. Завтра он отдаст его в химчистку.

Как и ожидалось, моряки, списанные с корабля, оказавшись в Орхояне, мгновенно забичевали. Бичевание их заключалось в том, что все они нашли по благосклонной ламутской вдове и расползлись по развалюхам, в которых обитала основная масса туземного населения. Люди постарше называли эти развалюхи «шанхаями», а помоложе – «кильдымами». По опыту Зим предполагал, что эта сизая, разгульная жизнь наскучит бывшим мореманам где-то недели через две-три, после чего они начнут прибиваться к рыболовецким бригадам и старательским артелям. Зим активизировал свою многочисленную ламутскую агентуру, и через несколько часов в его дом постучали два изрядно потрёпанных жизнью мужичка – оба примерно одного роста и непонятных лет. Зим повидал довольно много самого разнообразного человеческого материала, поэтому не моргнул даже глазом. Хотя было с чего. Один из механиков – некто Колян, имел, по выражению классика, голову, похожую на «редьку хвостом вниз». Абсолютно лысый, с широкой черепной коробкой, которая сужалась к подбородку неровным конусом, он напоминал нарицательную жертву радиационной утечки. Серые глаза, суженные от постоянного презрения истинного пролетария ко всему окружающему миру, прятались под массивными надбровными валиками, практически лишёнными бровей, а мощные мускулистые руки были покрыты многочисленными шрамами, полученными то ли в борьбе с механизмами, то ли в поножовщинах. Другой, Федюк, был невысокий мужик, похожий на краба, с руками и ногами одинаковой длины. Его простое русское курносое лицо украшала вмятина в черепе под левым глазом, а карие глаза горели постоянным вызовом и готовностью к драке. У обоих были безгубые рты, словно прорезанные в серой резиновой коже, а шрамы на головах намекали на встречу с бутылками. Оба они показались Зиму на редкость здоровыми людьми – сильными той физической силой, которая вырабатывается ежедневными и тяжёлыми упражнениями с массивными металлическими предметами – без разницы, в спортзале, в ремонтных ямах гаражей или корабельных трюмах.

«Норовистые орлы, – подумал Зим, – и подраться не дураки оба. Причём если Краб будет долго и с удовольствием убивать тебя кулаками, как это принято среди матросов, то Лысый запросто пристукнет сзади лопатой по голове. С такими харями им бы в „Острове сокровищ“ сниматься. Впрочем, здесь и без сокровищ таких рож полно».

Зим вкратце проговорил с механиками их возможные задачи и отправил к Зайцу – на экзамен по матчасти.

Вопреки своей фамилии и кличке, Костя Зайцев был очень смелым и решительным человеком. Собственно, других в командирах вертолётов на Севере и не водилось – даже в нынешнее дурацкое время.

Вертолёт «Ми-8» за номером 543-751-k, а ныне не имевший вообще никакого номера, Константину достался в 1996 году практически за бесценок – за пятнадцать тысяч долларов, заработанных на лососёвой путине при удачном стечении обстоятельств. До этого он командовал вертолётом мелкой лесной фирмы, который базировался в Умикане. Авиалесоохрана, как и подобает в России бравым пожарникам, с упоением занималась своими многочисленными делами – вывозила икру с потайных браконьерских баз на побережье, забрасывала и выбрасывала старателей-хищников, организовывала охоты для губернского руководства. Работа эта была не очень сложная, тем более что сами полёты в значительной мере оплачивались из государственного кармана. Икра, золото, мясо и просто «добряки» губернского руководства поступали в