Он повернулся к волшебникам. Декан так и сидел в своей остроконечной шляпе, а на лице у него что-то блестело.

— Ты выглядишь распаренным, Декан, — заметил Ридкулли.

— О, я привлекателен и крут, Аркканцлер, уверяю вас, — сказал Декан.

Какая-та влага капнула у него с носа. Преподаватель Современного Руносложения подозрительно принюхался.

— Кто-то жарит бекон? — спросил он.

— Лучше сними ее, Декан, — сказал Ридкулли. —Сразу почувствуешь себя лучше.

— А, по-моему, пахнет как в Доме Доступной Привязанности миссис Пальм, — сказал Главный Диспутатор.

Остальные в изумлении воззрились на него.

— Я один раз случайно проходил мимо, — быстро добавил он.

— Руносложение, сними-ка с Декана шляпу, — велел Ридкулли.

— Уверяю вас…

Шляпа слетела. Нечто высокое, жирное и почти повторяющее остроконечную форму шляпы свесилось вперед.

— Декан, — произнес Ридкулли в конце концов. — Что ты сделал со своими волосами? Это выглядит как клин спереди и как утиная жопа, простите мой клатчский, сзади. И все блестит.

— Лярд. Вот откуда несло беконом, — сказал Преподаватель.

— Это так, — сказал Ридкулли. — А откуда цветочный запах?

— бурбурбурбурлавандабурбурбур, — сказал Декан угрюмо.

— Пардон, Декан?

— Я сказал — это оттого, что я добавил лавандового масла, — заявил Декан громогласно. — И кое-кто из нас склонен считать это стильной прической, благодарю вас. Ваша проблема, Аркканцлер, в том, что вы не понимаете представителей нашего поколения.

— Чего? Ты имеешь в виду — на семь месяцев старше меня?

На сей раз смешался Декан.

— А что я сказал? — спросил он.

— Принимаешь ли ты пилюли из сушеных лягушек, старина? — поинтересовался Ридкулли.

— Конечно, нет, они для умственно неуравновешенных, — сказал Декан.

— Ага. Это и есть твоя проблема.

Занавес поднялся, или, говоря точнее, рывками убрался вбок.

Банда Рока сощурилась от света факелов.

Никто не захлопал. С другой стороны, никто ничего не метнул. По стандартам «Барабана» это был сердечный прием.

Ридкулли разглядел высокого кудрявого юношу, сжимавшего нечто напоминающее недокормленную гитару или банджо, принимавшее участие в битве. Рядом с ним стоял гном с боевым горном. В тылу виднелся тролль, сидящий за грудой камней, имея в каждой лапе по молотку. С другой же стороны находился Библиотекарь, перед… Ридкулли наклонился вперед… перед чем-то, смутно напоминавшим скелет пианино, установленный на пивные бочонки.

Парня, казалось, парализовало обращенное на него внимание. Он сказал:

— Привет…эээ… Анк-Морпорк.

И, полностью истощенный этим словоизлиянием, принялся играть. Это был простенький рисунок, который вы и не заметите, услышав на улице. Он сопровождался последовательностью грохочущих аккордов и — вдруг сообразил Ридкулли — он не сопровождался ими, поскольку они и стали им. Это было невозможно. Никакая гитара не способна на такое.

Гномов горн взорвался секвенцией. Тролль подхватил ритм. Библиотекарь обрушил обе руки на клавиатуру, по всей видимости, на авось. Ридкулли никогда не слышал такого шума.

И вдруг… И вдруг… Это не было больше шумом. Это было вроде той чуши о белом свете, которую вечно несли молодые волшебники из Корпуса Магии Высоких Энергий. Они говорили, что все цвета вместе составляют белый, что по мнению Ридкулли было совершеннейшей ерундой, поскольку каждый знает, что если смешать все краски, какие под руку подвернутся, то получится зеленовато-бурая масса, которая никоим образом не напоминает белый.

Весь этот шум, все это музыкальное месиво вдруг сконцентрировалось и сквозь него проглянула новая музыка.

Деканов кок трепетал.

Толпа двигалась.

Ридкулли заметил, что топает ногой. Он прижал ее к полу другой ногой. Он смотрел на тролля, ведущего бит и молотящего по своим каменюкам так, что стены тряслись. Руки Библиотекаря носились по клавиатуре, потом к ним присоединились и ноги. А гитара, не прерываясь, улюлюкала, визжала и пела мелодию.

Волшебники подпрыгивали на стульях и крутили пальцами в воздухе.

Ридкулли наклонился к Казначею и завопил на него.

— Что?! — проорал Казначей.

— Я говорю, все они свихнулись, кроме нас с тобой!

— Что?!

— Это все музыка!

— Да! Она великолепна! — закричал Казначей, размахивая костлявыми руками.

— А я уже не так уверен в тебе!

Ридкулли откинулся назад и извлек чудометр. Тот дергался как сумасшедший и ничем не мог помочь. По нему нельзя было сказать, магия это или нет. Он отвесил Казначею тычка.

— Это не магия! Это что-то другое!

— Вы совершенно правы!

У Ридкулли возникло ощущение, что он внезапно заговорил на чужом языке.

— Я имею в виду, что этого слишком много!

— Да!

Ридкулли вздохнул.

— Подходящее время для твоих лягушачьих пилюль!

Из развороченного пианино повалил дым. Пальцы Библиотекаря разгуливали по клавишам, как Казанунда по женскому монастырю.

Ридкулли оглянулся кругом. Он чувствовал себя совершенно одиноким.

Кое-кто еще оказался нечувствителен к музыке. Сумкоротый встал. Встали и его ассистенты, обнажив шишковатые дубинки. Ридкулли знал законы Гильдии. Без сомнения, они должны исполняться. Город не сможет существовать без этого. Если и существует нелицензированная музыка, то это именно она.

Тем не менее… он закатал рукав и приготовил шаровую молнию. Просто на всякий случай.

Один из ассистентов выронил дубинку и схватился за ногу. Другой развернулся кругом, как будто схлопотал в ухо. Шляпа Сумкоротого неожиданно смялась, словно кто-то треснул его по голове. Ридкулли, глаза которого ужасно слезились, вроде бы разглядел Зубную Фею, опускающую на голову Сумкоротого рукоятку косы.

Аркканцлер мыслил весьма здраво, но частенько страдал оттого, что поезд его мышления медленно менял пути. Появление косы привело его в замешательство, ведь трава не имеет зубов, шаровая молния вспыхнула у него в пальцах, и пока руку его обжигала нестерпимая боль, он осознал, что в звуке что-то присутствует. Что-то дополнительное.

— О, нет, — проговорил он, пока шаровая молния падала на пол, опалив башмак Казначея. — Он же живой!

Он сгреб пивную кружку, яростно добил содержимое и грохнул ее кверху дном на стол.

Луна сияла над Клатчской пустыней, прямо над пунктирной линией. Пескам по обе стороны доставалось почти равное количество лунного света, несмотря на то что люди, подобные мистеру Клиту, находили данное состояние дел весьма прискорбным.