– Зачем?

– Он все-таки мой дядя, Робби. Я выросла в Лэнглите. Я уверена, он хочет рассказать мне местные сплетни – кто с кем спит и все такое.

– Конечно. Хотя мне всегда казалось, что такие вещи мало интересуют Гарри Лайла. Да и тебя тоже. Я считал, что ты на самом деле любишь его не больше, чем я. Ты всегда говорила, что он ужасно относился к тебе, когда ты была ребенком, и к твоему отцу, и к бедной тете Мод. Но достаточно было старому греховоднику появиться, как ты уже соглашаешься пойти с ним в ресторан.

– Ну, частично из чувства вины.

– Вины за что?

– Ни за что. У дяди Гарри и тети Мод никогда не было своих детей, как ты знаешь. Мне кажется, Гарри нравится делать вид, будто я – его взрослая дочь. Когда я стала жить в Лондоне, он любил приезжать в город и водить меня в ресторан, как это делал бы отец.

Робби удивленно поднял брови. Он не замечал у лорда Лайла и намека на нежные чувства, родительские или какие-то другие. Все же в принципе он мог понять родственные чувства и даже разделить их.

– Да, – сказал он, – понимаю. Это, должно быть, очень печально иметь столько денег и прекрасный дом – и не иметь ребенка, которому это все можно было бы оставить.

Фелисия кивнула, сожалея, что заговорила на эту тему.

– Давай будем спать, дорогой, – сказала она. – Уже очень поздно.

– Знаешь, я поговорил с Пенелопой, – продолжал Робби. – Она уже давно смирилась с неизбежным. После всех этих лет раздельного существования развод – всего лишь формальность. Наверняка Чарльз уже тоже хочет жить своей жизнью?

Было время, когда любой намек на то, что Робби разговаривал со своей женой, не посоветовавшись с ней, приводил Фелисию в ярость, но теперь это больше не имело никакого значения. Когда-то она считала Пенелопу угрозой для себя, женой, которая никогда не выпустит Робби из-под своего влияния, но в последний год этот страх уступил место другому, еще более ужасному.

– Насколько я знаю, Чарльз не изменил своего решения, – ответила она. – Он не против развода, но он хочет, чтобы Порция была на его попечении.

– Дорогая, взгляни в лицо фактам. Она и так находится на его попечении. Когда мы купим дом, она будет гостить у нас, так что ты будешь с ней видеться. Я хочу сказать, сердце мое, давай решим вопрос с разводом раз и навсегда. Тогда мы сможем пожениться и иметь свою семью. Дядя Гарри не единственный, кто хочет иметь детей.

Фелисия вздохнула. Она не имела ничего против материнства; она даже считала, что была хорошей матерью, а могла бы быть еще лучше, если бы не обстоятельства рождения Порции, не требования ее карьеры, не тот факт, что она влюбилась в Робби и бросила мужа, и если бы война не разлучила ее с дочерью… Она чувствовала, что природные инстинкты у нее всегда были хорошо развиты, хотя подчас они вели ее, шаг за шагом, в ложном направлении.

– Может быть, тогда я поговорю с адвокатом Чарльза? – предложил Робби. – Так, наверное, будет лучше?

– Да, конечно, дорогой, – прошептала она. Невозможно остановить неизбежное. К тому же она ждала почти десять лет, чтобы выйти замуж за Робби. Сначала его жена не давала ему развода; потом Чарльз, которому не хотелось отпускать ее, настаивал на том, чтобы Порция осталась с ним; потом война поглотила все эти проблемы.

– Мы будем очень счастливы, – сказал он. – Я обещаю тебе.

– Я знаю, любимый, – сказала она страстным шепотом. Решив непременно отвлечь его от мыслей о детях, она сунула руки под одеяло и начала ласкать его, пока он не застонал от наслаждения.

Потом она начала целовать его тело, спускаясь все ниже, чувствуя, как он сжимает руками ее шею, будто хочет задушить, но она по опыту знала, что это признак его страсти. И тут ей пришло в голову, как бывало всегда, когда ее разум не был одурманен алкоголем или таблетками, что он вот так же стонал в постели с Рэнди Бруксом.

Она представила себе их бесстыдно сплетенные тела на большой тахте в гостиной дома в Беверли- Хиллз, цвет которой она помнила с абсолютной точностью – персикового цвета бархат с вытканными по нему более светлыми цветами, – будто он запечатлелся в ее памяти как на фотографии, хотя как выглядела остальная обстановка дома, она уже забыла. Внезапно она начала плакать, задыхаясь от слез, от отчаяния, отвращения и гнева. А Робби ничего этого не заметил.

Они стояли рядом под проливным дождем.

– Это именно такой загородный дом, о котором я всегда мечтал, – сказал он. Сторож открыл перед ними скрипучие кованые ворота, чтобы они могли проехать по длинной окаймленной вязами аллее и поставить машину на посыпанной гравием площадке у дома. Даже в сумрачный сырой день котсуолдский камень[47] излучал чудесный золотистый свет, заставив Фелисию забыть о промокших ногах.

Тоби Иден уговорил их приехать к нему на ленч за город. Такая поездка в военное время требовала предварительной подготовки, потому что норма отпуска бензина была строго ограничена. За столом он без устали говорил о доме по соседству, который, по его мнению, был именно таким, как они хотели.

– Просто создан для вас! – произнес он с таким воодушевлением, что Фелисия подумала, не получил ли он заранее информацию от Робби, но она не смогла обнаружить признаков сговора между ними. – Сайон- Мэнор, – продолжал Тоби, – жемчужина этих мест. Сейчас там никто не живет: нужен небольшой ремонт, конечно – все старинные дома в нем нуждаются, – но это как раз подходящее место, чтобы пустить корни, вот увидите.

Судьбе было угодно, чтобы Сайон-Мэнор оказался не только таким домом, о котором постоянно говорил Робби – с голубятней и деревянными ставнями, но и точно таким, какой она всегда мечтала иметь. Не стоило говорить, что Тоби выразился слишком мягко. Дому нужен был не «небольшой ремонт» – тут требовалось много работы и еще больше денег – но Фелисии здесь нравилось все: от оригинальных елизаветинских