— Что за печаль, раз я смогу и впредь вести холостяцкую жизнь? Я хотел было собрать монеты, но он попросил позволения самому

сложить их. Он складывал дукаты в кошель по одному, прежде как следует ощупав каждый, словно хотел пальцами проверить, вычеканен ли там портрет короля. Он насчитал сто дукатов, завязал кошель и протянул мне.

— А теперь — действуй с умом, да не теряйся, когда не повезет. С новичками судьба капризна, надо ловить момент, выжидать, пока она разомлеет от неги. Никаких особых хитростей тут нет. Но уж если в эту ночь не повезет — не ерепенься, а спокойненько жди завтрашней. Сто дукатов — то можно спустить за пару часов.

Мы вышли. Мимо прошмыгнул Лепорелло и что — то украдкой вложил мне в ладонь. Я сжал кулак и почувствовал, что это была монета, наверно, тот самый серебряный реал — на нем мы утром испытали судьбу. Я забыл его.

Дон Гонсало вел меня по незнакомым улицам, которых уже коснулся лунный свет, пока мы не очутились у богатого с виду дома, Командор постучал в дверь негромко и каким — то особым манером, словно сообщая пароль. Нам открыли. Человек со свечой в руке осветил лицо Командора, а потом и мое…

Мы спустились в подвальное помещение и после ряда предосторожностей оказались в зале с низкими сводами и на первый взгляд темноватой. Свет падал вертикально на столы и освещал зеленое сукно, нервные руки, передвигающие карты и деньги. С моего места это напоминало сборище призраков. Но в глубине залы имелось некое возвышение, вроде небольшого помоста, там было светлее, и там, за особым столом, сидел важного вида человек, очень богато одетый, и казалось, что он управляет сборищем — для чего ему хватало легкой улыбки и еле заметных движений рук. Дон Гонсало подошел к нему. Они говорили обо мне, дон Гонсало кивнул в мою сторону. Важный кабальеро заскользил меж столами и игроками и кинулся ко мне. На губах его играла сладчайшая улыбка.

Он протянул ко мне руки.

— Дон Хуан Тенорио! Вот кого я рад видеть в своем доме! Только вас недоставало в этой славной компании. Все, кого вы тут видите, принадлежат к лучшим семьям Севильи: будущие гранды Испании, самые титулованные особы в Кастилии. Сегодня черед молодых. По средам и пятницам мы их сюда не допускаем, чтобы их отцы тоже могли немного поразвлечься.

— И мой отец был вашим клиентом по средам и пятницам?

— Ваш отец нет. Он был человеком строгих правил, как мне известно, старомодных взглядов. Но сегодня все переменилось, и люди в годах свыкаются с новшествами. Надо только соблюдать приличия… — Он забрал мою шляпу. — Если шпага вам мешает…

— Она не более чем для красоты.

— Многие оставляют шпаги при входе. Тогда, случись какая ссора, дело решается кулаками, а шпаги могли бы привести к нежелательным последствиям.

— Я никогда не ввязываюсь в ссоры. Зачем? Я человек покладистый. Тут к нам приблизился и Командор. Они принялись давать мне наставления: чтобы я не торопился вступать в игру, чтобы сперва походил да понаблюдал, как играют другие…

— Большой науки тут не требуется, зато нужно хладнокровие. Давай, поосмотрись, а коли желаешь выпить, дай знак. Заведение угощает за свой счет.

Игра шла за четырьмя — пятью столами, играли в карты и в кости. Многие просто глазели. Я скользнул к свободному месту и, не садясь, спросил:

— А я могу попросить карты?

Банкомет глянул на меня с усмешкой, игроки заулыбались, ротозеи громко расхохотались.

— Разумеется! Деньги при вас?

— Конечно.

Он принялся тасовать колоду. Я чувствовал, что за мной наблюдают, меня изучают, меня презирают. Я прикрыл карту рукой, в руке были зажаты деньги — моя ставка.

— Сколько вы ставите?

Я показал им дукат.

— Целиком?

— Что тут такого?

В глазах банкомета сверкнул алчный огонек. Остальные не отводили от монеты взгляда, словно больше ни на что в мире уже смотреть не могли, смотрели похотливей, чем смотрят на женщин.

— Взгляните на свою карту и объявляйте!

— А если я не стану на нее глядеть?

— Можете играть вслепую.

— Я играю вслепую.

— Это все равно что бросать деньги на ветер.

— Мне нравится бросать их.

Банкомет уже не смеялся. Он вытащил шестерку. Сгреб три хороших ставки и заплатил одну незначительную.

— Ну — ка, какая карта у вас?

— Откройте ее сами.

Он протянул дрожащую клешню, помедлил. Взглянул на меня.

— Открывайте же. Или я сделал что — то не так?

— Нет. Все так.

Он перевернул карту. Это была семерка. Я ощутил озноб.

— Я выиграл. Правда?

— Да, выиграли, — прохрипел он в ответ.

Он отсчитал столько серебряных монет, сколько соответствовало одному дукату.

— А золота у вас не имеется?

— Нет. Но какая разница?

— Тогда оставьте это себе. Я ненавижу серебро.

Банкомет, игроки и ротозеи проводили меня взглядами. Кто — то заметил:

— Он из тех, что вернулись из Перу.

Я сел в стороне и велел проходящему мимо слуге подать мне вина. Я строил из себя человека рассеянного, но сам внимательно следил за передвижениями в зале. Один из зрителей поспешил к Командору и к человеку в богатом платье и начал им что — то рассказывать, размахивая руками и поглядывая в мою сторону. Командор вроде бы успокаивал его. Человек в дорогом платье слушал с отсутствующим видом. Но после того как соглядатай отошел, он что — то сказал Командору, и дон Гонсало, заспешил ко мне.

— Что, мальчик мой? Скучаешь?

— Нет, выжидаю, пока прибудут серьезные люди. У этих юнцов маловато денег, чтоб играть со мной.

Он похлопал меня по левому плечу.

— Ах уж эта нынешняя молодежь!.. В мои времена мы были осмотрительней.

Я снова остался один. Машинально сунул руку в карман и пальцы мои нащупали там монету. Я вытащил ее и увидал, что это был серебряный реал Лепорелло. Я тотчас вспомнил его давешний совет: хранить его как талисман. Может, это и вправду талисман? На всякий случай мне следовало избавиться от